– Так тебя по следу – нашли?
– Искали. Могут найти.
Он перехватил взгляд Андрианова.
– Нет, медали, как и значок, настоящие. И орден тоже. И наградное удостоверение к нему – подлинное. Вот что делает с людьми война.
Они простились через час. Покурили на КПП, обнялись, потом Калинниченко сунул Андрианову в руку очень тяжелый мешочек.
– Золотишко здесь и разные цацки. Отдай девкам, мне они уже ни к чему. Погубит меня Васька. Сам-то когда в Саратов?.. Может, и встретимся? И не узнаем друг друга.
Зимой того же года, после взятия Киева, в каком-то местечке Андрианов встретился с Христичем, которого считал убитым, и бывший командир Третьей роты честно (никто не подслушивал) рассказал ему, что произошло с ним и его ротой.
До Семихатки, где ожидался немец, чуть больше сорока километров, и Христич не торопился. Главное – увести роту подальше от курсов, сохранить людей, из Семихаток позвонить в райцентр и ждать указаний.
Хлипкие городские мальчики шагали на удивление бодро Никто не догадывался, что весь ритуально обставленный марш-бросок – обман и провокации, и Христичу становилось неловко, когда он слышал разговоры о немцах: сколько их, стрелять ли по ним, когда они в воздухе, или окружать парашютистов на земле. Отшагали пятнадцать километров, сделали привал, разожгли костры и похлебали из котелков доведенный водой концентрат. Только построились – к роте подкатил на виллисе майор с двумя сержантами. Христич громко, чтоб все слышали, объяснил – кто, куда, зачем. Майору было под пятьдесят, старый служака непроизвольно попрания кобуру, когда услышал о десанте, а затем просветленно глянул на Христича. Сказал, что до Семихаток можно добраться быстрее, если выйти на большак, там часто ходят машины. Курсантам же майор посоветовал держать шину прямее. В немецкий десант майор, конечно, не поверил, марш-бросок посчитал уловкой командования курсов, ухищрением военно-педагогической мысли. «Ну, в добрый путь!» – пожал он руку Христичу. Курсанты же впали в некоторое недоумение. Если немцы вот-вот свалятся с неба, то почему ханты в виллисе без оружия и, как видно, не к бою готовятся? В машине – мешки с мукой, в корзине хрюкает поросенок, ящики явно невоенного назначения. Мирные цели маленького воинского подразделения так и лезли в глаза, но никто не решился указывать Христичу на явное несоответствие, боясь прослыть глупцом. Тот же почуял неладное и советом майора пренебрег, чтоб на большаке не столкнуть курсантов с мирным населением, напуганные ими бабы могли поднять визг на весь бывший военный округ, места эти, верили бабы, относились к той части России, до которой немцам никогда не дотопать.
Не дойдя к ночи до Семихаток, рота свернула в лес. Xристич решил: отсюда – ни шагу. Взводного, что порасторопистее, послал в деревню, тот вернулся ни с чем, никакой связью с райцентром сельчане не располагали.
Рота выспалась, позавтракала, взводные доложили: отставших нет, больных тоже, два человека натерли – нога. Христич прошелся вдоль строя, вглядываясь в курсантов, но так ничего и не понял. Что-то происходило с этой сотней городских парней, это он чувствовал, но что? «Я их, – рассказывал Христич, – еще с апреля стал побаиваться, уж очень нежизненный контингент, все рвались на фронт, Стихами и себя оглушали, и меня, один все декламировал, помню, о Красной Армии, которая дойдет до Ганга. Представляешь? Я как слышу этот бред, так думаю: дай бог этим мальцам до августа дожить, И сам я стал дуреть от них, околпачили они меня своими словесами. Фронт им, видите ли, подавай. Немца не знали и не видели, поэтому и воображали его, искали его там, где его никогда не бывало. Степным округом, помнишь, до Попова командовал Рейтер. Фамилия как фамилия, немецкая фамилия, но мало ли у нас генералов с немецкой фамилией. Крейзер, к примеру. Так мои курсанты обычную передвижку, замену Рейтера – Поповым считали почему-то отстранением Рейтера от должности. Раз немецкая фамилия – так враг. А ведь клялись в верности мировому пролетариату в тех же стихах, Тельманом восхищались. Я думаю, они уже в апреле были стебанутыми, когда спрашивали меня о Рейтере».
На коротком совещании в кустах Христич услышал от взводных тревожную новость. Курсанты не забывали майора и сержантов на виллисе, и по неизвестной причине в курсантских мозгах сцепились обстоятельства, которым нормальный человек не придал бы ровно никакого значения. Христич отказывался верить взводным, но те, сами напуганные, докладывали: курсанты считают майора и сержантов передовой группой немецкого десанта!