Торг не переставал ни днем ни ночью, даже жара и ливни не были помехой спорам до хрипоты, расхваливанию нагих византийских красоток и мускулистых красавцев, взвешиванию золотых монет и тонких украшений, многие из которых тут же подвернувшимся камнем превращались в бесформенный комок, более удобный для хранения. Драки вспыхивали и переставали, так как не ярость питалась потоками драгоценностей и монет, а только жадность и алчность. Это было еще одно поле боя, который ни один уважающий себя викинг не намеревался покинуть без решающей схватки - хитрость на хитрость, прибыток на прибыток.
Приближалась зима, и, когда реки замерзли, дружина Улафа, как это и рассчитывалось, встала на зимовку под Новгородом. Здесь уже окончательно был произведен дележ добычи, согласие расторгнуто, и единая дружина вновь распалась на многочисленные группы. Кто-то следующим летом собирался вновь спуститься к Черному морю и пограбить прибрежные поселки, кто-то намеревался направиться вниз по Волге в богатый Булгар и дальше в Хазарию, где был большой спрос на диких северных смельчаков, Улаф же хотел только одного - вернуться домой. В поселке зимовало много скандинавов, но никто из них не был из мест, близких к владениям Улафа. Оставалось только ждать весны, чтобы вновь выйти в Балтику, увидеть родные берега и величественные фьорды.
Подвернувшийся гадальщик за хорошую цены раскинул свои костяшки и долго шептал над ними, подбрасывая в огонь щепотки пряностей, отчего в нем прорастали разноцветные языки. Старик утверждал, что конунга дома ждут только хорошие новости и нет никаких поводов для беспокойства - все враги умерли, друзья живы, в семье прибыток, а коровы и козы недоброжелателей издохли от неведомых болезней. Пожалуй такое мог и нагадать сам Улаф после безмерных возлияний, но из уст гадальщика это выглядело как-то убедительно, и Волк кинул ему еще одну монету с отчеканенным драконом и всадником. Добрая ложь требовала вознаграждения, ведь даже боги лгут, а что взять с человека?
Ночью ему приснился смеющийся Локи.
Дома на самом деле его ждали столь печальные новости, что он впервые понял - насколько же все это дешево стоит - золото и рабы. Верные слуги были молчаливы. Владение было испещрено следами сгоревших хижин и складов. Его ждала только Сольвейг, прижимая к груди маленького Олафа, а умница Сигурд и толстушка Хельга уже как год лежали в земле. Но не это оказалось самым страшным. Словно сам воздух во владениях конунга пропитался страхом и отчаянием, а люди, вдыхая эту отраву, постепенно превращались в безмолвные тени. Вечерами в углах теснились страшные призраки, протягивали когтистые руки к сидевшим у огня, так что приходилось все теснее сбиваться у очага, чтобы только не слушать их стоны и не чувствовать ледяные пальцы у себя на плечах.
Луга почти не уродили трав, а та, что пробилась сквозь потрескавшуюся почву, сочилась кровью, и даже голодные коровы отказывались ее щипать. В некогда крепких стенах длинного дома поселились жучки, и мелкая труха сыпалась с потолка прямо в тарелки с едой, попадая в глаза и вызывая жуткую чесотку. Громадные сторожевые псы не спали по ночам, лая и воя, как будто отпугивая нечто страшное, которое бродило в округе и оставляло следы громадных копыт с торчащими человеческими пальцами.
Только Олаф мог радовать отца розовыми щеками и постоянными расспросами о его походах. Когда они сидели где-нибудь на лугу, наблюдая за тощими животными, мальчишка в утешение говорил Улафу, размахивая игрушечным мечом:
- Не нужны нам стада и коровы! Мне нужен только острый меч и кольчуга, и тогда я отберу у ярлов столько лошадей и овец, сколько хватит!
Квельдвульф мрачно усмехался. Он сажал ребенка на колени и пугал его страшными гримасами, но Олаф смело хватал его усы и пытался укусить за нос или ухо. Из мальчишки получился бы настоящий викинг. Сольвейг долго не говорила ни слова упрека мужу, но в один день, когда Улаф возился с Олафом, она отобрала у него ребенка и кинула ему под ноги меч:
- Хватит прятать страх за смехом сына, конунг! - яростно крикнула она. - Боги не любят тех, кто уклоняется от предназначенной им судьбы. Не дело сидеть и ждать, когда некто придет в твое владение, перережет горло твоему сыну и изнасилует твою женщину. Ты храбр с людьми, Волк, так пересиль же свой страх перед богами. Тот человек, что убьет рано или поздно твоего сына, сейчас ждет тебя в Упернавике. Собирайся, или я своими руками вырежу сердце у нашего ребенка!
Сольвейг занесла нож над Олафом, но конунг молча подобрал меч и вышел.
Он взял с собой в дорогу двух слуг и медного болвана вместо вьючной лошади. Улаф, конечно, слышал о Гренландии, о ее зеленых мысах, необъятных лугах, об Эрике Рыжем, что прошел по следам Гуннбьерна Пустослова, поверив его россказням, и основал Браттхлид, где был полновластным властителем.
Мрачные слухи ходили об Эйрике и о его преступлениях, за что ему просто чудом удалось избежать казни и скрыться в неведомых далях океана. Так вот где нашел свой приют его тезка и кровник Улаф, сын Эгиля из Стаксмюра, вот где он вынашивал планы мести и убийства его сына! Воистину, боги зря заключили свое пари! Этот несчастный Улаф еще не знает, что представляет собой Улаф по прозвищу Квельдвульф. Гренландия, говорите, страна пастбищ и угодий? Что ж, пришла пора оросить их человеческой кровью.
Боги несомненно радовались решению Волка. Скорее всего их уже утомило ожидание разрешение давнего спора и поэтому Тор своим молотом сокрушил лед на всем пути большого кнорра, который вез в Гренландию коров, овец, слитки железа и зерно. Хозяин судна поначалу не хотел брать на борт медное заморское чудовище, но Улаф одолжил его для погрузки и разгрузки товаров и Торфинн был поражен силой болвана. Он тут же предложил Квельдвульфу за него хороший выкуп, но Волк уклонился от сделки, обещав подумать. Во время двухнедельного плавания до Рейкьявика, где кнорр должен был оставить часть товаров, две семьи переселенцев и отправиться в Гренландию,
Улаф подробно расспросил Торфинна о размещении поселений. Он ни словом не обмолвился о цели своего путешествия и не назвал имени врага, но купец, скорее всего, догадывался о его намерениях, судя по тому как Улаф старательно чистил свой меч, копья и секиры от малейших налетов ржавчины. Поэтому за каждое слова хитрого купца приходилось отдавать по полновесной серебряной марке, но это того стоило. Теперь Улаф представлял себе Баттахлид, Херольффснес и Гардар как собственные владения, а среди наиболее влиятельных семей узнал пару знакомых фамилий, с кем или с их родственниками совершал набеги в славные далекие времена.
После короткой остановки в Рейкьявике уже через три дня, благодаря попутному ветру и чистой воде, перед носом кнорра стали вырастать мрачные льдистые горы Зеленой земли с редкими проплешинами лугов, пенными бурунами у неприступных берегов и низким сизым небом, дышащим даже в летние дни суровым холодом, от которого мурашки бегали по спине, а лезвие меча обжигало пальцы. Зол и мрачен был Эрик Торвальдссон, за кусок дерева вырезавший целый род, и владение он подобрал под стать себе - злое и мрачное.
Один взял под свою руку самый неприхотливый и выносливый народ, вложил им в душу лед, а сердце набил снегом и огнем, но даже бывалых викингов пугали скалы Гренландии, откуда небесный ледник спускался на землю и, словно жаждущий медведь, опускал многочисленные языки в черную воду. Не было здесь пощады никому, и Улаф с первого взгляда понял, что проклята эта земля и не ужиться на ней людям. Да, боги подходящее место подготовили для разрешения их спора - не было здесь надежды утолить месть и алчность, только - месть без всякой награды!