- Ладно, Олаф, я согласен, как же я могу тебя бросить? - сдался Хэймлет.Только давай сначала снимем с себя эти железяки, не то мы больше похожи на жадных цвергов, которые нацепили на себя все свои безделушки, желая сберечь их от алчных рук коварного Локи, а не на великих воителей, вождей у себя на родине.
- Ну, в этом я с тобой согласен, Хэймлет. Видишь тот камень? Пошли к нему, и я мигом разделаюсь с этими побрякушками. Недаром в раннем детстве, до того как мне понравилось убивать врагов, я увлекался кузнечным ремеслом, и, ты знаешь, мой старый наставник по имени Двалли был доволен, правда, он ничего не смыслил в кузнечном деле, но как воину ему нравилось, что я с двух-трех ударов молота разбивал наковальню. Так что разве я не смогу сломать эти железяки?
Хэймлету стало не по себе, он представил состояние своих ног и рук после ювелирной работы Олафа и готов был отдать многое, чтобы взять свое предложение обратно. Но слово не птица, назад не воротишь.
- Давай, обопри край железки вот так,- сказал Олаф, удобно пристраивая кандалу товарища на камне и примеряясь страшным топором, подарком немого Синюха, как бы поточнее нанести удар.
Рука Хэймлета задрожала, выпей Олаф перед операцией хоть пару кубков чего-нибудь крепкого, Хэймлет бы меньше переживал за точность его прицела. Но Олаф давно не пил, и это было опасно.
- Не дрейфь, конунг,- весело проговорил Олаф и высоко размахнулся топором.- Тюр вон самому Фенриру в пасть руку сунул и то не забоялся, а я если и оттяпаю, то не со зла ведь.- И тут же молниеносно опустил топор.
Удар оказался на редкость точным, и твердая сталь, получив очередную зазубрину, разрубила мягкое железо кандалов, даже не оцарапав кожи руки. Хэймлет аж присвистнул.
- Ты что, у самого Тора учился, что ли?
- Ну, у Тора не у Тора, а умею, ты давай вторую подставляй, не разговаривай, а то мне некогда, я убить кого-нибудь хочу.
Вскоре Хэймлет был полностью свободен. Олаф занялся собой. Это потребовало немножко больше времени, чем он рассчитывал, особенно долго викинг не мог совладать с оковой на правой руке, топор непрочно сидел в кулаке и ярл все не попадал как следует. Он уже сильно измял кандалы и иззубрил топор, из пораненной руки стекала кровь.
- На тебе, подлая мать Фенрира! - воскликнул Олаф, облегченно переводя дух, сбив наконец последнюю окову с правой руки.
Он, легко выдохнув, вытер пот со лба и размазал кровь, вытекающую из разбитой руки, по всему лицу, что придало его ужасному виду ещебольше свирепости.
- Пошли, Хэймлет, я хочу заставить этих пиявок усохнуть прямо на берегу.
Олаф легко перебросил топор из левой руки в правую и уверенной походкой направился в сторону поселка, раздвигая свободной рукой ельник.
День обещал быть не по-осеннему солнечным, зима явно не торопилась покидать свои снежные чертоги, что в общем-то никого не огорчало.
Наверно, Олаф так прямо и вышел бы к пристани, где хирдманы Рюрика грузили добро Ийлана на свой драккар, и, нисколько не смутившись, завязал бы драку сразу со всеми. Но Хэймлет величайшими усилиями уговорил ярла обойти посад и выйти к околице деревни. Друзья снова свернули в лес, огибая поселок с юга. Они прошли неглубокой балкой и выбрались на песчаную дюну с одиноко растущей сосной на гребне. Отсюда деревня была как на ладони.
- Будь проклят тот день, когда Локи надоумил меня покинуть борт моего "Йормунганда" и заставил, словно козла, прыгать по этим ямам,- ворчал Олаф, вытряхивая песок из сапог.
- Уж я бы помолчал на твоем месте. Кто захотел непременно напасть на деревню, а теперь, видите ли, натер ноги? - подначивал принц.
- Ладно, Хэймлет, я бы на твоем месте точно заткнулся, тоже мне умник выискался, нет, чтобы, как мужчина, напасть, порубиться, ты тащишь меня неизвестно зачем в такую даль. Асы на небесах уже умирают со смеху, глядя на нас, земляных червей, усердно перемалывающих песок своими ногами, вместо того чтобы полить его доброй кровушкой, как и подобает настоящему воину.
С высоты песчаного гребня друзья видели и пристань, и гридницу, и поселок. Деревня, похоже, была пуста. Люди собрались на посадском дворе, и седой старец, окруженный со всех сторон хирдманами, что-то вещал народу. Слов не было слышно, но, судя по покорно опущенным плечам и сгорбленным спинам, любой из них предпочел бы этого не слышать.
- Оброком обкладывает, так им и надо, тараканам навозным, а Рюрик тоже свихнулся на старости лет, предпочел за бондами дерьмо разгребать, нежели брать золото во франкских городах. Наверно, гардарикским кнезом захотел стать,продолжал недовольно ворчать Олаф.
Хэймлет согласно кивнул. Он внимательно изучал обстановку внизу, вполуха выслушивая ворчание товарища. Датчанин то и дело что-нибудь отвечал ему, боясь, как бы Олаф не подумал, что Хэймлет стал хуже слышать после плена, и не повысил бы голос. Его ругательства и так сотрясали округу и наверняка были слышны в ближайших избах. Благо, что все жители ушли в посад слушать княжьи речи, а то бы поднялась великая паника и момент внезапности, которого с таким трудом добивались герои, был бы упущен.
И как назло опасения Хэймлета оправдались. Из-за крайней избы вышел вооруженный мужчина и направился прямо в ту сторону, где прятались товарищи. Он был довольно приятен лицом и молод, хотя и носил бороду. Его одежде мог бы позавидовать любой конунг. Юноша явно не был простым воином.
- Это что, еще один сын Рюрика? - спросил Хэймлет, обернувшись к Олафу.
- Нет, у Рюрика только один сын. А кто этот ряженый петух, мы сейчас узнаем.
Друзья разбежались в разные стороны, готовясь напасть на незнакомца. Но тот вдруг, немного не доходя до того места, где притаились викинги, замедлил шаг и проговорил мелодичным голосом:
- Выходи, Торкланд, я не драться с тобой пришел. И ты, Хэймлет, выходи. А петуха ряженого я вам прощаю, я незлопамятный.
Крайне удивленные товарищи осторожно вышли из своего укрытия. Олаф держал наготове свой дареный топор, а Хэймлет весь изогнулся, как кошка, готовый в любую минуту прыгнуть или на врага, или назад.
Незнакомец громко рассмеялся, глядя на незадачливых вояк. Его открытая улыбка позволила викингам чуть-чуть расслабиться. Чужак, поманив к себе Олафа, проговорил: