"Неужели Олаф не добрался до крепости, заблудился где-то на полдороге или, что еще хуже, попал в засаду?" - думал принц.
Минуя арку, они прошли во внутренний двор и направились к главному зданию..
- Эй ты, где твой капитан Мартин, почему он меня не встречает? - гневно спросил Клэвин у одного из стражников, стоящих в дверях.
Франк промолчал и лишь слегка повел бровью. Но Клэвин, не дождавшись ответа, тут же забыл о нем, устремившись вперед.
Странно, Хэймлету лицо франка, высвеченное из темноты неровным факельным светом, показалось очень знакомым. Он задумался, вспоминая, где бы это он мог его видеть.
Зал, в который они вошли, был ярко освещен. Это был его, Хэймлета, дом. Дом, где прошли его детство и юность. Место, где так подло был убит его отец и откуда он бежал, чтобы теперь вернуться связанным для позорной казни.
Вдоль стен стояло множество воинов, это были не франки, это были даны. Хэймлет вдруг начал узнавать лица находящихся в зале воинов, глаза его раскрылись от неожиданности. Навстречу удивленному Клэвину шел сам Олаф Торкланд, оскалившись своей хищной улыбкой.
- Рад приветствовать тебя, Клэвин Предательское Сердце,- проговорил ярл.
- Кто ты? - отшатнулся от него испуганный конунг и схватился за меч. Сопровождавшие его воины обнажили оружие.
- Ну, будет тебе горячиться, нас тут гораздо больше,- продолжал Торкланд,ты, Клэв, все равно умрешь и с тобой все желающие, но какой будет твоя смерть, зависит от того, покаешься ли ты чистосердечно в сотворенном зле, а жизнь твоих прихвостней целиком зависит от воли конунга данов, Хэймлета!
Хэймлету уже развязали руки, и он стоял в окружении своих, опираясь на меч, который ему подали.
- Никогда, слышишь, выродок, убивший собственного отца, никогда я не возьму на себя вину за твое злодеяние,- брызгал слюной трясущийся Клэвин. Он говорил так выразительно, так искренне, что даже некоторых убежденных сторонников Хэймлета начал точить червь сомнения. Воины стали перешептываться.
- Хватит! - прервал Хэймлет громким голосом стенания своего дядюшки.Хватит. Пусть нас рассудит хольманг! И тогда асы укажут правого.
- Хольманг! Хольманг! - раздались повсюду голоса. Викинги и с той и с другой стороны одобрительно, закивали головами. Кто-то принес огромную, сшитую из нескольких частей шкуру и постелил на пол. Противники стали друг напротив друга.
- Я имею право выставить вместо себя бойца,- неожиданно обратился к присутствующим Клэвин.
- Да, можешь,- ответил Хэймлет. - Кто из вас защитит честь своего конунга? - обратился Клэвин к викингам, пришедшим с ним. Никто не отозвался, воины начали шептаться.
- Прости меня, мастер Клэвин,- наконец выступил вперед здоровенный хирдман,- мы все не прочь защитить твою честь при других обстоятельствах, но мастер Хэймлет еле на ногах стоит, его раны кровоточат, и мы считаем, что, учитывая это, ты сам должен выйти на хольманг.
- Что?! Вы так считаете?! - закричал Клэвин.- Вы давали мне клятву, жрали мой эль, разбрасывались моим золотом, а теперь вы так считаете?!
Воины замялись и понурили головы, но тут из толпы, растолкав товарищей, вышел невысокий, коренастый хирдман и стал рядом с Клэвином.
- Я буду драться за тебя,- мрачно пробасил он.
- Э, нет, дядюшка, так не пойдет, конунг Хэймлет тоже может выставить вместо себя поединщика. Им буду я,- вмешался Олаф.
- Благодарю тебя, друг, но это не твое дело,- перебил Торкланда Хэймлет,я должен это сделать сам.
- Конечно, сам,- спорил Олаф.- Я не собираюсь влазить в твои семейные выяснения отношений. Бери своего дядюшку и перережь ему глотку. Я только буду драться со всеми прихвостнями, кто пожелает выйти вместо него. Хэймлет, ты мой должник и не вправе мне отказать в удовольствии отправить к Одину парочку-другую почитателей твоего дяди.
- Ладно, делай как знаешь,- вздохнул усталый принц.
Противники подняли мечи. Бой был удивительно коротким. Оба воина размахнулись, нанося встречные удары друг другу. Но чудесный меч Торкланда, встретившись с оружием противника, легко перерубил его пополам и, продолжая движение, нанес страшную рану в лицо.
- Ну что, за кого Один? - самодовольно ухмыльнулся Олаф.- Кто хочет еще убедиться на своей шкуре, что у Клэвина лживый язык?
Желающих больше не было.
- Давай, конунг,- усмехнулся Олаф, дружески похлопав Хэймлета по плечу.
Клэвин стал на расстеленную шкуру. Его отчаянное положение вселило в него чуть-чуть мужества, а многочисленные раны племянника давали надежду на успех.
Хэймлет поднял меч и слегка надвинулся на ненавистного родственника. Клэвин заглянул в его глаза и шарахнулся назад, но вовремя спохватился. По правилам поединка, ступивший двумя ногами за край расстеленной шкуры считался проигравшим и победитель мог делать с ним все, что захочет.
Не выдержав напряжения, Клэвин первый кинулся в бой, яростно нанося удары своему племяннику. Хэймлет защищался умело, спокойно отражая все выпады дяди и нанося ему незначительные царапины. Наблюдающим поединок викингам было хорошо видно, что Хэймлет куда искуснее владеет мечом, и только его раны уравнивали шансы. От напряжения они начали раскрываться, и шкура под ногами стала скользкой от крови. Несколько раз подряд то один, то другой противник поскальзывался, но все же удерживался на ногах.
Все время Клэвин яростно атаковал, понимая, что его единственный шанс заставить Хэймлета полностью обессилеть и тогда уже прикончить племянника. Но сам молодой конунг, хоть и держался на ногах из последних сил, все же как бы играл со своим неуклюжим дядей, оставляя только царапины в тех случаях, когда можно было бы нанести смертельный удар. Вдруг в порыве очередной бешеной атаки Клэвин, увлекшись, слишком высоко поднял меч. Хэймлет молниеносно нырнул ему под руку и коротким режущим ударом, которому когда-то научил принца друг Кака Яма, вспорол родственничку живот. Клэвин выронил меч и стал оседать, схватившись за брюхо, пытаясь удержать вываливающиеся внутренности. Но Хэймлет вновь погрузил меч в толстое чрево, провернул его там несколько раз и выдернул наружу вместе с намотанными на клинок кишками.
- Помнишь, Олаф, когда мы с тобой пьянствовали на одинокой ладье, я поклялся, что выпущу кишки этой обезьяне? - спокойно проговорил Хэймлет, отвернувшись от поверженного противника.- Теперь никто не может упрекнуть меня в том, что я не держу слова.