Далее Олаус Магнус пишет о том, что посол должен разговаривать с татарским ханом, стоя на коленях. Плано Карпини об этом умалчивает. Но в напечатанном в «Историческом зеркале» Винцентия из Бове сочинении Гильома де Рубрука «Путешествие в восточные страны» имеется сообщение о подобном обычае.
Олаус Магнус пишет: «…и он (посол, — Е.С.), преклонив колени, говорит о своих делах, как бы отдавая такие почести смертному человеку, которые приличествуют небесному владыке».[368]
Рубрук об этом говорит более подробно: «Тогда наш проводник приказал нам преклонить колена и говорить. Я преклонил одно колено, как перед человеком, тогда Бату сделал мне знак преклонить оба, что я и сделал, не желая спорить из-за этого. Тогда он приказал мне говорить, и я вообразил, что молюсь богу, так как преклонил оба колена».[369]
Заимствования у Плано Карпини и Рубрука не вызывают сомнений.
В качестве примера посольского обряда при дворе русского великого князя Олаус Магнус подробно описывает прием в Москве польского посла. Посещавшие в XV–XVI вв. кремлевский дворец иностранцы обращали внимание на его необычайную пышность и величие, а также на ритуал, принятый при великокняжеском дворе во время приема иноземных послов. Эти обычаи сохранялись в XIII в. и почти не изменились в XVI в., когда их описал Олаус Магнус.[370] Он считал, что для придания особой пышности во время приема чужеземного посла московский великий князь среди придворных в приемном зале сажал людей простого звания: «Они избирали, как это делается и поныне, из народа значительное число похожих на вельмож мужей, убеленных сединами и с длинными красивыми бородами, достойного вида. Их одевали в пышные княжеские одежды и сажали в благородном собрании государственных старейшин. Считалось, что послы при своем вступлении в зал должны быть совершенно ослеплены при виде этих людей, которые молча и торжественно сидят в своих роскошных нарядах. И послы, ослепленные и смущенные этим великолепием, якобы не решались предложить какие-нибудь суровые требования или по крайней мере возразить единогласному мнению и решению этого собрания».[371]
Это известие Олауса Магнуса перекликается с сообщением Сигизмунда Герберштейна о его приеме у великого князя: «У московитов существует такое обыкновение: всякий раз, как надо провожать во дворец именитых послов иностранных государей и королей, по приказу государеву сзывают из окрестных и соседних областей низшие чины дворян, служилых людей и воинов… Это делается для того, чтобы через это столь неизмеримое количество народа и толпу подданных выказать иностранцам могущество государя, а чрез столь важное посольства иностранных государей явить всем его величие».[372]
Приведенный отрывок из книги Олауса Магнуса аналогичен описанию у Герберштейна, но не является заимствованием. Видимо, книга Герберштейна по каким-то причинам оставалась неизвестной Олаусу Магнусу. Гранлюнд считает, что это известие целиком базируется на устных рассказах шведских послов, посетивших Русское государство в 1523–1524 гг., т. е. до отъезда Олауса Магнуса из Швеции,[373] но, по всей вероятности, описание посольских обычаев в «Истории северных народов» имеет какой-то письменный источник.
Следующий эпизод, малоизвестный в русской и советской историографии, служит Олаусу Магнусу примером, на котором он хочет показать «посольские обычаи» при дворе московского великого князя. Он описывает путешествие в Московию Маттиаса Гедройта (Гедройца), посла польского короля Сигизмунда II Августа, дворянина из Вильны, «города весьма знаменитого в Литвании».[374]
Описывая посольские церемонии в Московии, Олаус Магнус почти не касается причин, вызвавших появление Гедройта в Москве в 1551 г.[375] Посланник польского короля прибыл в Москву 14 июня и был принят при дворе Ивана IV дважды — 21 и 28 июня. Его визит и повод для поездки в Русское государство достаточно подробно описаны в русских документах, излагающих события того времени.[376] Однако Олаусу Магнусу они, скорее всего, известны не были, поскольку в «Истории северных народов» события, связанные с приездом Гедройта в Москву, изложены совершенно иначе. Вот что сообщает Олаус Магнус: «Я хочу здесь привести следующий рассказ о дипломатической миссии, которую могущественный польский король отправил к князю московитов в 1551 г. Светлейший дворянин Маттиас Бартоломеевич, князь Гедройтцкий, проехал как посол польского короля от знаменитого в Литвании города Вильны длинный путь в 200 немецких миль[377] до Москвы, столицы Московии. Когда он прибыл в указанный город и собирался вступить в него, он был встречен несколькими всадниками, которым великий князь приказал сопровождать его в город».[378]
370
375
Приезд Гедройта в Москву был связан с тем, что в 1548 г. заканчивался срок перемирия между Польшей и Русским государством. В связи с этим Польский король Сигизмунд II Август отправил к великому князю Ивану IV посольство для заключения «вечного мира». Однако посольству удалось только договориться о перемирии сроком на пять лет, поскольку Иван IV не соглашался на предложенные Сигизмундом II Августом условия, а именно на передачу Польше Смоленска. Перемирие это почти расстроилось из-за категорического отказа польского короля именовать Ивана IV царем и великим князем. В ответ на это московский князь в своих посланиях называл Сигизмунда II Августа только великим князем Литовским, опуская его титул «король польский», чего не мог вынести Сигизмунд. Из-за неполного титула московского князя и польского короля официальные послы обоих государств не брали предлагаемых им писем и грамот. Их привозили специальные гонцы от того государства, чьим именем подписывалась грамота. Этот конфликт был улажен в марте 1556 г., спустя некоторое время после поездки в Москву Маттиаса Гедройта, когда Польско-Литовское государство заключило новое перемирие с Московским Великим княжеством сроком на шесть лет. См.:
376
Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. — Сб. Рус. ист. о-ва, т. 59, с. 348–354.
377
По расчетам Олауса Магнуса Гедройт проделал от Вильны до Москвы путь длиной примерно в 200 итальянских миль, т. е. около 1480 км. Алениус и Гранлюнд отмечают, что в данном случае Олаус Магнус ошибся, поскольку расстояние между этими городами 750 км. См.: