Возраст гостей колебался, по-моему, от восемнадцати до восьмидесяти. Каких только образчиков здесь не было: веселые, угрюмые, разбитные, заносчивые, красивые, милые, тщедушные, уродливые… Словом, на любой вкус. И откуда их только понабрал Гарри? Я даже не мог представить, как могли попасть сюда некоторые из них. С другой стороны, глядя на нас с Патриком и Тони, любой из них мог легко впасть в такое же недоумение.
— Наш Гарри — пылесос людского общества, — шепнул мне на ухо Патрик.
Догадавшись, что он, наблюдая за мной, прочитал мои мысли, я согласно ухмыльнулся и кивнул.
— Кстати, как тебе окружающие девицы? Положил хоть на одну глаз?
Патрик потряс головой.
— У меня здесь выработалось твердое правило: никогда не набрасываться на какую-нибудь одну девчонку, пока не пересмотрю всех. Порой случается так, что самые отборные штучки появляются уже за полночь.
— А он и в самом деле не возражает, если мы останемся на ночь? поинтересовался Тони.
— На ночь? — хохотнул Патрик. — Да оставайтесь хоть до Рождества. Только заботьтесь о себе сами — здесь официально не принято навязывать гостям любой сервис, так что, если умрете от голода — будете виноваты сами. Невероятно, но это факт. Потрясно, да? Пошли гулять. Посмотрим, кто тут ещё есть, а потом подышим воздухом.
Мы поднялись по сказочной лестнице и протопали несколько миль по лабиринту бесконечных коридоров и холлов. Внутри дом оказался даже больше, чем выглядел снаружи. Спальням, ванным, кабинетам, гостиным не было числа. И все роскошно, с самым утонченным вкусом обставлено. Примерно четверть комнат стояли запертые, должно быть, чтобы уберечь личные сокровища графа. Все остальное было в полном распоряжении орды гостей.
Мы с Патриком случайно заглянули в комнату, оказавшуюся библиотекой, когда сзади из коридора послышался истошный крик Тони:
— Ко мне, братва!
Выйдя, мы увидели, что он стоит на пороге полуоткрытой двери, отчаянно размахивая руками.
— Сюда, вы только посмотрите!
Это оказалась ванная, но ничего подобного вы точно не видывали. Представьте себе выложенную бирюзовым с золотом кафелем залу размером с волейбольную площадку, посреди которой красуется круглый бассейн диаметром футов в восемь и фута в три глубиной, окруженный диванчиками с пушистым белым мехом. И это ванная!
Все в ней было позолочено: трубы, смесители и краны, крючки для полотенец и халатов; и даже сам бассейн был выложен яркой золотистой мозаикой. Повсюду были раскиданы огромные мягкие подушки, стояли покрытые шкурами шезлонги, а в углу рядом с приличных размеров баром был установлен телевизор с огромным экраном.
— Да, ребята, — Тони сокрушенно покачал головой. — Держу пари, что его жена никогда не ломится в запертую дверь, крича: "Выходи, эгоист, папочке нужно бриться!"
Закончив обход дворца, мы в очередной раз наполнили бокалы и вышли на свежий воздух.
— Жрать хотите? — спросил Тони. — Я проголодался, как целая стая бродячих собак.
Мы побрели к одной из гигантских жаровен, где готовили барбекю. Масштабы стряпни впечатляли: вокруг хлопотала целая троица поваров, лица которых при свете полыхающих углей блестели от пота.
Патрик принюхался:
— Эх, какой аромат! Даже ноздри щекочет. Что за божественные яства вы тут сотворили, сеньор?
Польщенный шеф-повар поочередно потыкал ножом в сторону нескольких котлов и вертелов:
— Pinchitos arabes, сеньор… bacalao a la vizcaina… cocido madrileno…
— Что он говорит? Что он говорит? — засуетился Тони.
— У него тут есть сухари, бульонные кубики, консервированная треска в томатном соусе, бобы с тушеной морковью…
— Да! — сказал Тони.
— Что "да"?
— Хочу!
— Что?
— Вот этого замечательного жареного поросеночка — вон он там остывает, под деревом.
Глотая слюнки, мы приблизились к дереву, возле которого жарили на вертеле молочных поросят. Три поджаренные тушки лежали на подносах, окруженных толпой алчущих гостей, которые вытягивали шеи, жадно принюхивались и вообще всячески выражали свою готовность принять немедленное участие в трапезе. Среди этой кучи мы разглядели трех или четырех девах вполне подходящей наружности. Не успели мы к ним приблизиться, как Тони подскочил к симпатичной брюнетке и что-то прошептал ей в самое ухо.