– Я всегда считал вас скотиной, Рохиллья…
– А я вас - шантажистом! Хотите, чтобы я купил ваше молчание, да? Так вот! Имейте в виду, что нам наплевать на ваше мнение и на мнение тех, кто вместе с вами! Нас рассудит публика, и я уверен, что ей не понадобится ваше мнение. Она сама поймет, что Луис Вальдерес - это настоящий тореро, в противоположность тем марионеткам, которые вас купили!
– Мы еще встретимся, Рохиллья!
– Когда угодно!
Он вышел, бормоча угрозы и ругательства, и я подумал, что они обязательно выльются в разгромную статью. Утешало то, что в Ла Пальма дель Кондадо я внимательно следил за тем, чтобы Луис не читал газет.
В тот же вечер я рассказал Консепсьон об эпизоде с журналистом и попросил, чтобы ни одна газета или журнал не попали на глаза ее мужу. Она пообещала сделать все от нее зависящее. Наш разговор происходил во время сиесты. Луис, Ламорилльйо и Гарсиа отдыхали после утренней тренировки. Мы с Консепсьон сидели на скамейке в тени густых ветвей. Чуть ощутимый ветерок гнал волны по луговой траве, со стороны моря с криками пролетали птицы… Покой, который, казалось, никто и никогда не тревожил и который существовал вечно. Я видел профиль Консепсьон. Возраст слегка заострил ее черты, сделав их более жесткими. Это лицо, которое я так любил, с годами все больше отражало внутренний мир Консепсьон. Ровный нос, овал лица, подчеркнутый впалыми щеками, тонкие губы. У нее по-прежнему оставалась девичья шея. Меня наполнила безграничная нежность к ней.
– Почему ты так смотришь, Эстебан?
Я невольно вздрогнул, оторванный от созерцания и воспоминаний.
– Почему? Тебе не понять…
– Неужели я до сих пор самая лучшая для тебя, Эстебанито?
– Ты же знаешь.
– Странно, раньше я думала, что я тебя очень хорошо знаю, а теперь я вижу, что не понимаю тебя. Может и прежде мне только казалось, что я понимаю твои мысли?
– Нет, ты их действительно понимала, но только тогда, когда владела ими.
Она легко толкнула меня локтем и наигранно рассердилась:
– Что это с вами, сеньор, как вы смеете говорить о любви с замужней женщиной, муж которой - ваш друг?
– Успокойся, разговор не об этом. Ты неправильно меня поняла. Я, очевидно, не вполне опытен в таких разговорах.
Она засмеялась.
– А мне казалось, что прежде…
– И прежде нет, Консепсьон… Просто тогда ты меня любила, и поэтому мне не нужно было произносить еще какие-то слова.
– Мы были детьми и нежности того возраста…
– …единственные, которые существуют. Зачем ты сейчас разыгрываешь неверие в мою прежнюю искренность…
Она встала и ушла, не сказав ни слова в ответ.
Однажды утром, когда из-за бессонницы я с опозданием вышел к импровизированной арене, на которой тренировались Луис и его товарищи, передо мной остановилась машина, из которой вышел Фелипе Марвин.
– Здравствуйте, дон Эстебан.
– Здравствуйте, дон Фелипе. Какими ветрами?
– У меня были дела в Севилье, и, находясь так близко от вас, я подумал, что может быть вы разрешите мне посмотреть на работу дона Луиса?
– Конечно, с удовольствием. Я как раз иду к нему.
Старый лис хотел убедиться, что я не обманул его и что дело было чистым. Сеньор Марвин по-настоящему любил свою работу и скрупулезно выполнял все ее правила.
– Не знаю, чем вы обидели прессу, дон Эстебан, но она яростно ополчилась на вашего протеже. Злобные заглавия чередуются с насмешливыми. Никто не верит в возможность успеха бывшего тореро.
– Вы ведь знаете эти журналистские игры?
– Да уж…
– Только попрошу вас, дон Фелипе, здесь не говорить об этом ни слова. Я стараюсь поддерживать не только физическую готовность Луиса…
– Можете рассчитывать на меня.
Около часа мы наблюдали за работой "Очарователя из Валенсии" и его команды и удалились прежде, чем они ее окончили.
– Итак, дон Фелипе?
– Покидаю вас, обретя полную уверенность, дон Эстебан. Примите мои поздравления с тем, что вам удалось привести его в отличную форму. Уверен, что если Вальдерес будет точно так же работать перед публикой, то клеветники непременно опозорятся. До свидания, и желаю вам успеха!
– Вайя кон Диос![47]
Марвин сел в машину. Прежде, чем отъехать, он заметил:
– Я узнал, что после Арля Вальдерес будет выступать в Пампелуне?
– Да, 7 июля.
– Я тоже буду там.
– Тем лучше, у него не так много друзей, которые бы его поддерживали.
Мы выехали из Ла Пальма дель Кондадо только за четыре дня до корриды. На рассвете мы с трудом разместились в двух машинах. Одну из них, в которую сели Ламорилльйо и Гарсиа, вел дон Амадео. Я ехал с Луисом и Консепсьон. До вечера мы добрались до Мадрида, где нас ждал пикадор Алохья. Они обнялись с Луисом, как старые друзья. С Мачасеро мы договорились встретиться в Сеговии, чтобы не привлекать к себе особого внимания. Мачасеро с людьми, необходимыми для полной хвадрильи, ждал нас в гостинице "Комерсио Эропео" на калле Мелитона Мартина. Вечером, за ужином они все сидели молча. Это были старые, изможденные тореро, оставшиеся к началу сезона без контрактов. Я не придавал этому никакого значения. Роль их была незначительной, и эту работу они вполне могли выполнить хорошо. Я обратил внимание на то, как они ели, подолгу смакуя каждый кусочек, как люди, не привыкшие есть досыта каждый день. Сразу же после кофе они отправились спать, пожелав нам спокойной ночи. Я отвел Мачасеро в сторону:
– Где вы, черт возьми, откопали этих типов?
– Вы смеетесь, дон Эстебан! Да я просто не смог найти никого другого. Против Вальдереса развернута ужасная кампания, и все, к кому я обращался, посылали меня подальше.
– Не понимаю, почему? Ведь тореро может работать с кем угодно, лишь бы ему платили:
– Оказывается, что все не так просто, дон Эстебан. Одни говорили мне, что им еще не хочется умереть, другие - что им не нравится, чтобы их провожали на вокзал пинками в зад, и так далее. К счастью, у этих троих не было выхода, и они соглашались на любое предложение. Нам еще повезло, что у них есть достаточно свежие костюмы.
Он немного подумал и добавил:
– Надеюсь,что вы и дон Амадео понимаете, что решились на очень трудное предприятие, и не стоит этого скрывать.
– Кажется, вы потеряли былую уверенность?
– Я не думал, что дело примет такой оборот. Но почему они так ополчились на нас?
– Все эти писаки говорят не от себя, а от имени тех, кто им платит. Будьте уверены, среди этих последних есть знаменитые матадоры, которые опасаются, что конкуренция заставит их работать серьезней, чем они это обычно делают!
Мачасеро вернулся в Мадрид. Несмотря на семьсот километров, которые мы проехали за день, мне не хотелось спать. Я вышел прогуляться по старым улочкам Сеговии, города, который мне нравился в Испании больше других. Старинные кварталы вернули мне покой, и я пришел в гостиницу в хорошем настроении. К удивлению, в холле я встретил Консепсьон.
– Ты еще не ложилась в такое время?
– Я ждала тебя.
Я хотел пошутить:
– Даже не надеялся на такое. Ты решила проявить сочувствие?
У Консепсьон не было ни малейшего желания шутить.
– Не будем отвлекаться, Эстебан. Присядь, пожалуйста.
Я подчинился.
– Эстебан, я только что слышала твой разговор с Мачасеро. Думаешь, он сказал правду?
– Да.
– Что стоит за этой кампанией?
– Если ты все слышала, то знаешь мое мнение.
– Я слышала только то, что ты сказал Мачасеро, но я не уверена, что ты на самом деле так думаешь, Эстебан. Кто платит, чтобы оскорблениями вывести Луиса из равновесия?
– Завистники.
– Говори точней, Эстебан!
– Что же я могу тебе сказать?
– Правду!
– Если бы я ее знал!
– У этой кампании есть своя цель - заставить Луиса пойти на любой риск, чтобы оправдать себя в глазах публики. Ты понимаешь, Эстебан, что значит - любой риск?