Я смотрел на Олеся вопросительно, он испуганно кивнул. Конечно, он согласен, а как иначе. Я усмехнулся.
- Ну что, Олесь, как насчёт баньки? Попаримся? – Он опять, заворожённо глядя на меня, кивнул. Что же, с ним всё понятно. – Олесь, ты что, язык проглотил? – При этих словах Жданка прыснула, а потом засмеялась. Олесь покраснел. Поглядел с обидой на сестру.
- Ничего я не проглотил. Зато я куропатку подстрелил. – Всё верно, когда он ещё только подходил, я заметил лесную птицу, болтающуюся у него на поясе.
- Молодец, Олесь. Сразу видно, муж в доме есть. Добытчик и кормилец! – Сказал я это серьёзно. Олесь улыбнулся и даже покраснел. Ну а что, похвалить парня, у меня язык, чай не отсохнет, а ему приятно. Да и понравился он мне как-то. Взгляд у него открытый. А глаза, это зеркало души. Заглянув в них, можно сказать потом – с гнильцой человек, али крепкий нутром своим. Так вот, у Олеся крепкий стержень я увидел. Если заняться им, добрый гридень из него получится. Бывает такое, что и среди лесовиков, пахарей и смердов добрые вои рождаются. А не только в семьях кметей и хирдманов.
Жданка осталась потрошить куропатку. Я пошёл в баню вместе с Олесем. Но перед этим подозвал Грома. Указал ему на деву:
- Будешь охранять её. Куда она, туда и ты. И чтобы волос с её головы не упал. Понял, Громушка? – Пёс, глядя мне в глаза, гавкнул. Гром вообще мало лает. Не надо ему это, чай не пустолайка он, а боевой пёс, в бою иного гридня стоит.
Пока Жданка куропатку щипала, мы с Олесем в баньку пошли. Благодать. Хорошую баньку отец Жданки и Олеся срубил. Пар стоял такой, какой я люблю – лютый. Олесь правда быстро на пол упал. Смотрел на него с полока.
- Ты что, гирдень, пол языком метёшь? Плохо что ли? – Усмехнувшись спросил его.
- Жарко, Олечич, не могу больше.
- Иди, в реку прыгни, да назад возвертайся. Веником меня постучишь.
Олеся дожидаться не стал. Взял веник и стал себя охаживать. Любо-дорого. Дух какой стоял банный. Люблю его с измальства. Мальчонкой меня тату мой в баню носил. Сам ласково веником оглажывал, пока малой был ещё. Старше становился меньше оглаживал, больше хлестать стал жёстче. Но то радость была, а не мука. Тело после этого пело и было как натянутая титева у лука. Вот и сейчас, распаренное тело, веник и благодать. Олесь всё же явился. Заскочил, я дал ему веник, и он начал меня охаживать. Я же лежал на полоке и млел. Млел до той поры, пока Олесь опять не запросился на волю. Отпустил его. Сам уже распарился тоже, пора охладиться. Выбежал из бани и прямиком в реку. Воду даже не почувствовал. Ушёл в неё как рыба…
Жданка ощипывала куропатку, что Олесь принёс. Мужчины в бане парились. Она пойдёт после них. Всё же мужики любят по жарче. А ей надо по мягче. Вот из бани выскочил Олесь. Бежал голозадый к реке так, словно за ним стая волков гонится. Жданка, глядя на брата, засмеялась. Остынув, он вернулся назад. Жданка наблюдала. Потом Олесь опять выскочил и рванул к реке. Она опять смеялась. Видно Олечич Воиславович знатно брата напарил! А через некоторое время он и сам выбежал. Жданка замерла. Если Олесь был ещё мальчишкой совсем, то Олелич был мужчиной. Высокий, хорошо сложенный, узкие бёдра и широкая грудь. Он не спеша подошёл к реке и разведя руки в стороны, словно открывая себя всеми миру, постоял так, а потом разбежавшись прыгнул в реку. Жданка, как заворожённая смотрела на мужчину. Её впервые охватила какое-то ранее не изведанное чувство. Олечич был красив своей суровой мужской красотой, от которой мурашки бежали по телу, а в груди начинало сладко ныть. И щёки её запылали как маков цвет. Она не отрываясь смотрела, как он широко плыл, потом повернулся назад и нырнул с головой. Его долго не было. Она высматривала мужчину, но никак не могла его обнаружить. Даже начала волноваться – не утонул ли он? И тут спокойная гладь реки возле берега взорвалась всплеском и веером брызг, в которых появился он. Здесь вода была ему по пояс. Он стоял и мотал головой, словно большой пёс, отряхивался распространяя каскад сверкающих не солнце брызг. Вот он вышел на берег. Если раньше она видела Олечича со спины, то теперь она смотрела ему в лицо. Он тоже её увидел. Замер. На его губах расплылась улыбка. Он не пытался прикрыть свой срам. Стоял спокойно, чуть расставив ноги и потирая правой рукой свою грудь. Жданку бросило в жар. Она понимала, что нельзя так смотреть на обнажённого мужчину, но не могла оторвать свой взгляд. «Стыд-то какой, Жданка! Что ты делаешь? Отвернись». – Шептала она себе, но глаза отказывались закрываться и тело не слушало её. Какое-то колдовское оцепенение напало на неё.
Олечич постоял улыбаясь, потом покачал головой, поцокал языком и… прошёл назад в баню. И только тут Жданку отпустило. В панике она бросила куропатку, которую всё ещё держала в руках. «Божечки мои, что я наделала? Что он подумает обо мне? Что я распутная?» Она не знала, что делать. Но потом подумав, подняла куропатку и продолжила её потрошить. Всё думала о том, как посмотрит в глаза мужчине, когда он выйдет из бани. Неожиданно ей пришла мысль, что если бы она предстала перед ним тоже голой, то он наверняка не отвернулся бы и бестыже рассматривал бы её. А раз так, значит они квиты с Олечичем и испытывать стыд ей не нужно.