Над кем господствовал господин Тамаркин
В родной деревне в 50 километрах от Челябинска его звали «Господин Тамаркин». Именно «Господин», не «товарищ» и не «гражданин». Семейная легенда гласила, что они ведут род от бывшего графа Тамаркина, который в последней четверти девятнадцатого века попал в Сибирь и лишился всех титулов зато, что в пылу ярости забил насмерть хлыстом управляющего своей усадьбой. Вызвало этот гнев не постоянное воровство, а то, что управляющий спьяна изнасиловал пятнадцатилетнею крестьянскую дочь. Но, что особенно страшно, он заразил ее сифилисом. Так как тогда не было антибиотиков, болезнь ставила крест на девичьих мечтах о муже и детях.
Но, может быть, Тамаркины так въедливо и грамотно вели хозяйство, что их сам Бог велел называть «господами». Так или иначе, когда формировались знаменитые Сибирские дивизии, из их деревни призвали Господина Тамаркина и его друга Ивана. Тот и разболтал эту, тогда не самую почетную, кличку – Господин. Тамаркин отличался не только недюжинной силой и цепким, ясным и острым умом, но и некоторой аристократичностью в поведении. Как-то не верилось, что этот мужик ходил один, вооруженный только ножом, на медведя. Короче, в роте его тоже все звали Господин Тамаркин.
Дивизия Тамаркина формировалась в Челябинске и была очень хорошо экипирована. На каждые десять солдат приходилось по четыре автомата ППШ и шесть карабинов Мосина. А еще сотрудники Челябинского тракторного на сэкономленные ресурсы (рабочее время, сталь, электричество) выковали некоторое подобие бронежилетов для бойцов подопечной дивизии. У этого бронежилета, который я буду в дальнейшем называть «кираса», кроме всего прочего был один существенный недостаток – он весил почти сорок килограммов. Так определили Челябинские инженеры толщину, все-таки не самой лучшей стали, чтобы ее не пробивали вражеские пули.
Челябинская дивизия перебрасывали с Дальнего Востока под Москву поздней осенью, и сибиряки захватили с собой лыжи, так как каждый из них охотился круглый год, и по снегу мог бежать километры за раненым зверем. Но когда они попробовали побегать в кирасах по снегу Средней Полосы, их результаты сильно разочаровали. Тяжелые лыжники проваливались в снег, потому, что наст был не такой прочный, как в Сибири, а солдаты были намного тяжелей, чем охотники из-за кирас, оружия и полного боекомплекта. Большая часть бойцов сразу отказалась от кирас, справедливо рассудив, что из-за медленного хода они более подвержены вражескому огню, и шансы схлопотать пулю выше кирасы слишком велики. Господин Тамаркин кирасу однако не бросил.
Самым страшным врагом красноармейцев в эту зиму были пулеметы, в изобилии имеющиеся у противника. Сибиряки выработали удачную тактику атаки на боевые порядки немцев. Дело в том, что эффективная дальность стрельбы ППШ была 200 метров, а из карабина охотник мог отправить к праотцам пулеметчика с расстояния 400 метров. В принципе, если бы были оптические прицелы, то и 600 метров был бы не предел. Но оптики в их дивизии ни у кого не было. Так автоматчики и вооруженные карабинами солдаты бежали на пулеметы, не стреляя. Они падали и вставали, а иногда не вставали, пулеметчики противника тоже знали свое дело. Когда сибиряки добегали на лыжах до расстояния 400 метров от вражеских укреплений, солдаты с карабинами падали в снег и, немного отдышавшись, начинали хладнокровно и расчетливо гасить врагов, начиная со снайперов и пулеметчиков. В это время автоматчики на большой скорости скользили в пространство между пулеметами, чтобы не закрывать сектор обстрела для охотников. Когда они сокращали расстояние до врагов до 200 метров, они открывали шквальный огонь по немецким окопам. Очень тяжело бежать на стреляющего противника и не открывать ответный огонь, но ни один сибиряк не потратил ни одного патрона, стреляя за пределом эффективности своего оружия. Так наступали сибиряки, неся потери, но отбрасываю фашистов все дальше и дальше от столицы.
Девятое января 1942 года застало батальон Тамаркина у одной из деревень под Клином. С утра у них было совсем мало патронов, и воины лежали в вытоптанных в снегу ваннах и молились о том, чтобы фашисты не пошли в контратаку. К полудню привезли патроны, но только для ППШ. Снабженцы сказали, чтобы еще неделю ничего другого не ждали. Сибиряки решили, что застряли здесь надолго, и готовились под прикрытьем темноты строить нужники.
Но тут майору, командиру батальона, по войсковому телефону позвонил начальник штаба дивизии. Он стал требовать немедленного захвата деревни и импровизированной взлетно-посадочной полосы для «Юнкерсов». Командир батальона начал возражать. Тон дискуссии все поднимался и поднимался, и в какой-то момент майор прочеканил, что генерал может дать приказ его расстрелять, но командир батальона не даст приказа своим подчиненным идти под расстрел на вражеские пулеметы без патронов. Генерал после долгого молчания ответил спокойным голосом, что если майор не подчинится приказу, его, конечно, расстреляют, но он хочет его попросить, как мужик мужика, подчиниться. Ситуация такова: с обсуждаемого аэродрома немцы могут долететь до Москвы с полутонной бомбой под брюхом, их в нескольких хорошо спрятанных и охраняемых складах в окрестностях, грубо говоря, до хрена. А вот с более удаленных аэродромов Юнкерс может взять только 250 и 50 килограммовые бомбы, а они, по сведеньям разведки, на исходе. У генерала жена и трое детей находятся в Москве, Сталин решил, что так генерал будет защищать родину упорнее. И генерал каждый день смотрит как «Юнкерсы» над головами солдат и офицеров летят бомбить московские жилые кварталы. Они даже не пытаются найти военные склады и штабы, они знают, что для большинства русских больнее, когда подвергают опасности его родных. Генерал каждый день звонил своей жене в Москву проверить все ли живы, а вот сегодня никто ему не ответил. Если они не перепашут эту гребанную взлетно-посадочную полосу, сотни москвичей вернутся с войны и не найдут своих домов и близких. Майор помолчал три секунды и сказал, вдруг помолодевшим, голосом: «Есть перепахать эту гребанную взлетно-посадочную полосу!»