Дорогая Наталия Иосифовна, Вы меня простите, надеюсь, за мои довольно частые письма. У Вас ведь очень мало свободного времени, наверное, еще меньше, чем у меня, но я думаю, что Вы найдете время и ответите мне. Вы знаете, мне здесь довольно тоскливо, Ваши письма для меня большая радость. Ребята меня что-то забыли, не пишут. Передайте привет всему кружку в целом и лично Мишке, Юле, Игорьку, Юрке и двум вновь принятым. Привет Вашей маме, Наталье Александровне, Таисии Александровне и всем остальным. Целую Вас крепко и обнимаю. Пишите, жду. Ваш Олег».
«6 октября 1953 года.
Дорогая Наталия Иосифовна!
И „пишу я Вам письмо“. Не дождавшись ответа от Вас, решил писать сам. Я понимаю, наверное, у Вас „делом полон рот“, впрочем, видимо, даже больше чем рот. Ведь я отлично помню эти сумасшедшие первые учебные месяцы. Лавины „записывающихся“, поиски пьесы, репетиции, первые двойки ваших питомцев и прочие волнения и переволнения.
Вы мне в прошлом письме сообщили, что делаете пьесу „Сестрица Аленушка и братец Иванушка“. Пишите, о чем эта пьеса, а главное, кто какие роли исполняет. Я прямо горю от нетерпения узнать, кто, что и как. Что играют Мишка, Юля и другие? Как продвигаются репетиции? Есть ли хорошие новенькие ребята?
Наталия Иосифовна, я тут смотрел пьесы „Васек Трубачев и его товарищи“, „Драгоценные зерна“, но… все эти спектакли страшная дрянь. Но если они Вас интересуют, могу их Вам выслать.
В „Литературке“ было напечатано, что Маршак и Прилежаева написали детские пьесы и они скоро должны выйти. Постараюсь их не прозевать.
Теперь о себе.
По мастерству мы сейчас делаем беспредметные этюды. По ним определяется логика действий. Чертовски трудная вещь. У меня они что-то не особенно хорошо получаются. Но, правда, сегодня на занятиях я делал этюд довольно неплохо. Думаю, что надо наизусть их выучить и делать все. По студии кто-то распустил слух о том, что якобы кого-то из нас хотят гнать после первого семестра, и мы все ходим ни живые, ни мертвые. А сегодня Вершилов сказал нам, что все эти слухи полнейший вздор и распространяют их „олухи царя небесного“, которым делать нечего. После его слов страсти немного улеглись.
Последние 4 вечера у меня были свободны, и я побывал на спектаклях МХАТа. Видел „Дачников“, „Идеального мужа“ и „Школу злословия“. Чертовски все у них здорово идет. Я был прямо восхищен игрой Андровской. Ведь ей 50 с чем-то, а она так блестяще играет. Но иногда старость все-таки сказывается.
Видел представителей молодого поколения МХАТовцев. Один из них ничего себе, а другие совершенная гадость. Как их держат в театре — не знаю. А впрочем, тут особенно удивляться-то и нечему. Семейственность во МХАТе просто потрясающая. Наверное, ни в одном театре страны такой нет. Родственник на родственнике и родственником погоняет. А с высоты своего директорского величия на все это взирает Алла Константиновна и ничего против этого не предпринимает. Ну, возмущаться достаточно. Сегодня в журнале „Театр“ за № 10 я вычитал статью И. Сахаровой о творческой молодежи саратовских театров. Там страшно хают Менчинского и столь же безудержно восхваляют Киселева и Давыдова. Хвалят Толмачеву…. и прочую творческую молодежь. Вы знаете, статейка весьма любопытная и, если выберете время, обязательно почитайте ее.
Вот все „сплетни“. Ну, будьте здоровы. Поскорее пишите мне. Ваш Олег».
Автору этих строк недавно исполнилось семнадцать. Живой ум, не лишенный самоиронии, цепкий глаз, «ушки-воришки», способность быстро осмыслить впечатления, а главное, как живо и непосредственно умеет передать это на письме. Открытая душа, которая не ждет подарков от жизни, а каждую минуту стремится добросовестно искать смысл. Поступление Табакова на курс Топоркова (а это третий набор мастера в Школе-студии) было в какой-то мере закономерным и судьбоносным. Близость с мастером во взглядах и убеждениях с годами станет явной. В пору, когда Табаков учился, Василий Осипович Топорков был еще в силе, много играл в спектаклях Художественного. Школу Станиславского он прошел, будучи уже зрелым актером, во МХАТе начал заниматься режиссурой. До этого были Александринка, ученичество у Владимира Николаевича Давыдова, театр Корша, а до Корша — крепкие провинциальные труппы.
Топорков прекрасно показывал своего учителя, как и Табаков его самого, с юмором, точно, без карикатуры. Показывая, все время напоминал уже своим ученикам, откуда они родом. Это была своего рода трансляция традиции. В 1922 году о московских выступлениях маэстро Давыдова писали: «Одно из самых крепких звеньев в истории русского театра, Давыдов воскрешает в нашей современности прошлое, согревая его всем своим обаянием лукавого таланта». «Обаяние лукавого таланта» — кажется, что сказано о Табакове. Через сколько поколений нужно соприкоснуться с прошлым, чтобы увидеть нужные нам истоки? «С Давыдовым Табаков соприкасается через одно; со Щепкиным, который, по сути дела, является основателем русской театральной школы, если считать, что Давыдов уроки Щепкина принял из рук щепкинской ученицы, которой адресованы его знаменитые педагогические письма, через два»[4].