Генеалогическое древо, что рисовал в детстве Табаков, было не слишком развесистым, но он знал его назубок. И даже различал в себе отдельные национальные источники, признаваясь: «Во мне слились и мирно сосуществуют четыре крови: русская и мордовская — по отцу, польская и украинская — по матери». Сентиментальность и чувствительность относил к украинским корням. Его поразительное чувство языка завораживало, когда он начинал петь: «Сонце низенько, вечiр близенько». А воспроизведение им слов бабушки «пiдышло пiд груди, не можу бiльше» с характерным жестом вызывало у слушателей непременную улыбку.
Баба Оля была простой крестьянкой, а вот ее муж Андрей Францевич Пионтковский — польский дворянин. Он умер в 1919 году в собственном имении в Одесской губернии. Да-да, в своем имении! В стране шла бурная «экспроприация», проще говоря, уничтожение помещиков и их собственности, а он жил в своем имении, и содержали его, оберегали от новой власти крестьяне, которых он «угнетал». Подробности о жизни семьи в то время пытливый подросток узнал от брата матери, дяди Толи, — человека глубокого, серьезного и честного. Он жил тогда в Одессе, которую после 1917-го охватило безвластие. Монархисты, анархисты, большевики, приверженцы Временного правительства, батька Махно, атаман Петлюра… Власть менялась чуть не каждый день. Между тем город входил в черту оседлости, и каждая новая власть начинала деятельность с решения «еврейского вопроса». Дед прятал в имении еврейских детей и стариков. Дядя Толя, будучи подростком, хорошо запомнил, как седой старик с пейсами, спасаясь от бандитов, со страху перескочил забор дедовского дома высотой в полтора метра. Детское воображение Табакова картину услышанного сделало столь осязаемой, что стало для него критерием возможностей человека. Своих студентов на вступительных экзаменах он часто загадочно вопрошал: «Через забор в полтора метра со страху можешь перепрыгнуть?» Уверенного ответа так никто и не дал. Быть может, с тех пор Табаков принципиально отвергал любой антисемитизм.
Когда родители поженились, у Марии Андреевны это был третий брак, у Павла Кондратьевича — второй. Первый муж матери Андрей Березовский застрелился в припадке ревности, второй, Гуго Юльевич Гольдштерн, румынский революционер и советский разведчик, погиб в 1933 году за границей — как тогда говорили, «при исполнении служебных обязанностей». В этом браке родилась Мирра, единоутробная сестра Олега Павловича. До войны семья Табаковых вселилась в огромную коммунальную квартиру. Двухэтажный кирпичный особняк, принадлежавший до революции известному врачу Бродту, находился на одной из центральных улиц Саратова, он сохранился до сих пор, как многое в этом старинном приволжском городе. Мария Андреевна получила огромную комнату в 45 метров на втором этаже, а Павлу Кондратьевичу удалось заполучить еще одну комнату за стеной. Вход в комнаты был через разные подъезды, но семья общалась через книжный шкаф, который разделял общее жизненное пространство. Так они и жили: мать, отец, бабушки, дети Мирра и Олег. Был еще сын отца от первого брака Женя, он жил со своей мамой Евгенией Николаевной, но тоже нередко гостил у Табаковых и на всю жизнь сохранил с Олегом дружеские отношения.
Понятие и ощущение Дома для Табакова с детства было гораздо больше, чем просто родные стены и крыша над головой. Дом для него всегда оставался символом почвы под ногами, безопасности, где ты всегда найдешь понимание, поддержку и защиту. Да, в Доме рядом с тобой живут самые близкие тебе люди, с которыми ты общаешься постоянно. Это мама и папа, сестра, братья, бабушки, дяди и тети. Но Дом — что не менее важно — еще и круг общения, место встречи людей, часто не похожих друг на друга. В общении с ними постигались первые смыслы той жизни, что текла за стенами дома. Профессия родителей определила круг людей, вхожих в дом Табаковых. Олег Павлович вспоминал, что взрослое окружение состояло из истинных и негромких интеллигентов. Эти люди были воздухом, атмосферой дома. Именно с ними связаны воспитанные в нем с детства понятия достоинства, порядочности, «смелость и широта взгляда на реальность своего времени». Эти качества побуждали принять в себя общее горе страшной войны и одновременно помнить о том, что во многих семьях было личное горе, не обязательно с войной связанное.