Это было враньём, полнейшим. Я снимался в кино, но откуда Стоуну и Монро знать об этом?
— Я тоже боюсь стоять перед камерами, — медленно и тягуче произнесла она, сделав печальный, но какой-то на удивление грациозный и отрепетированный жест. — Ужасно боюсь, — она поёжилась.
Её манера говорить чем-то напомнила Ренату Литвинову — такая же томная, немного жеманная. Но в то же время, в ней не было ни капли нарочитости. Голос звучал так естественно, как пение птиц или журчанье ручья в чаще леса. Одежда не оставляла почти никакой преграды между взглядом и её телом — пышные формы бесстыдно распирали тонкий кашемир. И вся её сексапильность, словно невидимый, но чарующий туман, обволакивала меня, пробирала до печёнок, заставляя всё громче биться сердце, зажигая пожар в паху.
Она излучала тёплый и нежный, но бесцельный свет. В глубине души я понимал, что он направлен не конкретно на меня, или Люка. Она делала это для всех, всегда, как солнце, которое посылает нам свои лучи. Что-то колдовское было в этом противоречивом сочетании беззащитности ребёнка и пленительного очарования, преуспевшей в амурных делах молодой женщины.
— Да, поэтому я и говорю, — встрял Люк. — Бросай к чёртовой матери это кино. И мы с тобой заживём настоящей семьёй.
Он приобнял за плечи Мэрилин, давая понять — это всё моё, видишь?
Мне хотелось сказать, что он — дурак. Что Мэрилин Монро станет секс-символом двадцатого столетия. Её образ будут тиражировать на футболках и кружках, сумках и туалетной бумаге. О ней напишут книг больше, чем о любой другой звезде Голливуда, хотя она так и не снимется ни в одном стоящем фильме.
И ещё. Перед мысленным взором вдруг вспыхнули фотографии похорон и погружённый в страшное горе ДиМаджио. Ведь я знаю точную дату и время, когда она застынет навечно в собственной спальне с телефонной трубкой в руках. Я успею прийти раньше и спасу её. Сколько людей мечтало об этом?! Наверно, их было не меньше, чем тех, кто хотел предотвратить убийство JFK — Джона Кеннеди. И чтоб мне провалиться! Вещество, которое вкололи Монро, могло быть сделано тоже на «фабрике смерти» Ллойда Джонса! Эх, если бы у меня были материалы Стэнли! Жгучая досада охватила меня.
Впрочем, зачем это нужно? Монро выйдет в тираж и умрёт сморщенной старухой, никому не нужной и забытой. Иногда надо вовремя уйти молодой, привлекательной, оставив за собой таинственный шлейф из слухов, сплетен, догадок.
Но сейчас она сидела передо мной, пребывая в том прекрасном состоянии молодости и красоты, как только что раскрывшийся бутон розы, источая сводящий с ума аромат сексуальности. А внутри меня всё ликовало: «смотрите, я рядом с секс-символом столетия!» И перед мысленным взором проносились образы других мегазвёзд той поры — Элизабет Тейлор и Авы Гарднер, Дорис Дэй и Грейс Келли, Лорен Бэколл и Натали Вуд. И, собственно говоря, мне ничего не стоило познакомиться с ними, и затащить в постель. Ведь я был национальным героем, и моя популярность открывала двери в спальню любой знаменитой женщины.
Все эти щекочущие самолюбие мысли, что нашёптывали мне демоны, перечеркнул образ моей Лиз, Элизабет Шепард, которая сейчас находилась в лапах бандитов. А я понятия не имел, как вытащить её, поскольку судьба документов Стэнли была мне не известна.
Это остудило голову, будто на меня вылили ведро колодезной воды в жаркий июльский полдень.
— Мисс Монро — талантливая актриса и она сейчас строит успешно карьеру в кино. А ты хочешь сделать из неё домохозяйку.
— Вы, правда, так считается? — она искренне смутилась, и сквозь толстый слой пудры на щёчках проступил тёмный румянец.
— Ну, и ладно, — проворчал Стоун. — Так пусть хоть зарабатывает на этом. И не позволяет делать из себя «дойную корову». Надо ей не соглашаться ни на одну роль, пока они повысят ей гонорар. Смешно же. Полторы тыщи баксов, а эти ублюдки зарабатывают на ней миллионы.
Циничный материалист, да именно таким и был Люк Стоун. Его любовь имела и вполне приземлённые причины. «Это только деньги», как пел Фрэнк. Но я не осуждал Стоуна. Попадая в иной мир, нужно принимать его правила, образ жизни, но я не мог этого сделать пока. Осталось что-то от «тяжёлого» советского прошлого, когда нам вдалбливали, что нужно работать лишь ради идеи, светлого будущего.
Зазвучала в голове песня Макара:
— У меня неплохой гонорар, — словно умирающая, совсем тихо проронила Мэрилин, ковыряя пальчиком в обшивке кресла, как маленькая провинившиеся девочка. — Но я оплачиваю курсы вокала и театрального мастерства.