⠀⠀ ⠀⠀
А когда Дарья Михайловна кончила, тогда Гэля затянула свою, польскую. Слов не понять, но песня тоже печальная.
А потом стали петь все вместе. И Гэля пела вместе. Она сказала:
— У меня мама была русская, и я эти песни знаю.
Но Мишка не слышал ничего этого. И Гэлину песню не слышал. Он так объелся, что заснул за столом прямо как маленький. Вот стыдно-то!
Его положили на кровать, а потом мама принесла домой, раздела, а он даже не проснулся, так и спал до утра. А утром их разбудил громкий, нахальный стук в дверь. И началось…
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
10
⠀⠀⠀ ⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Мишку хотят снова взять в дети
⠀⠀ ⠀⠀
Мама проснулась, услышала нахальный стук в дверь, испугалась и заторопилась:
— Ой, извините, пожалуйста!.. Я сейчас, сейчас!..
Она быстро-быстро оделась. Мишка тоже не отстал: раз-два и готово! Долго ли влезть в штанишки!
Теперь можно. Мама открыла дверь, и в комнату вошел старый черт. Ух, как он сегодня приоделся! И бороду свою желтую расчесал!
За ним в комнатку вошли еще двое — мужчина и женщина. Оба — очень нарядные.
Мама сконфузилась, стала приглашать:
— Проходите! Проходите! Садитесь, пожалуйста!
Хорошо, что Сигизмунд починил безногий стул и теперь на каждого гостя досталось по стулу, как и полагается.
Старый черт и мужчина сели сразу. А женщина сначала вынула из сумочки тонюсенький платочек с кружевами по краям и вытерла им стул, а уж потом села.
Она старалась вытирать незаметно, но все равно все видели. И Мишка понял, что его маме это не понравилось.
Ну и правильно, что не понравилось. Ведь они не грязнули, не трубочисты, так зачем вытирать.
Гости молчали и почему-то уставились на Мишку. Мишкина мама тоже молчала. Но она смотрела не на Мишку, не на гостей, а куда-то вниз, в половицы, словно разбила что-то и вот теперь смотрит — горюет.
Наконец, старый черт открыл пасть:
— Вот, Мариванна! — сказал он маме. — Это — те люди, о которых я вам излагал.
Мама не ответила ему.
Тогда он обратился к гостям:
— Вот, — сказал он, показывая на Мишку, — это — тот мальчик, о котором я вам излагал.
Мама по-прежнему молчала.
Тогда старый черт снова показал на Мишку и сказал:
— А вы побеседуйте с ним!
— Мальчик! Как тебя зовут? — тонким приятным голосом спросила незнакомая женщина.
— Мишка!
— Почему Мишка? — удивилась, а потом улыбнулась женщина. — Почему не Миша?
Мишка подумал и промолчал.
— А сколько тебе лет?
— Семь-восьмой!
— А ты не хотел бы сходить ко мне в гости?
Женщина спрашивала, а мама молчала, и Мишка снова промолчал.
Тогда женщина стала уговаривать его:
— Пойдем, Миша!.. У нас есть заводной паровоз. Он сам ходит по рельсам, как настоящий… Пойдем, я подарю тебе его!.. А сколько у нас игрушек! Три ящика!.. У нас был мальчик…
Тут голос женщины дрогнул, и она немножко помолчала, а потом опять начала:
— А теперь у нас нет мальчика… Пойдем к нам, и ты будешь моим мальчиком…
Но мама молчала. И Мишка тоже изо всех сил молчал.
— Какой дикарь! — обиженно и даже чуточку сердито сказала женщина. — Женя был совсем не такой!
— Дитя — воск! — сказал старый черт, а потом крикнул Мишке: — Михаил! Поди, побегай!
Но мама молчала. И Мишка молчал, не подымаясь с места.
Вдруг мама махнула рукой, словно решила чго-то, и заговорила:
— Поди, погуляй, сыночек! — сказала она. — А мы здесь поговорим.
Мишка встал, неловко и некрасиво протиснулся между гостями и вышел из комнатки.
— Уф! — вздохнул он на крылечке.
Крылечко было залито солнцем, по голубому небу бежали легкие белые облака, а Мишке было не весело. Он как будто не видел ни солнца, ни облаков, а только ждал, ждал, ждал, что с ним сделают.
Мама в комнатке заговорила так громко, что донеслось до крыльца.