— Ура-а-а-а! Мишка приехал! — и двор сразу ожил, выскочили навстречу Тоська, Яночка, Тайка, Толька, подошел Сережка.
— Эх, что же ты вчера не приехал? — спросил Сережка.
— А что?
— Да мамка пошла белье полоскать…
Потом расселись на крылечке. И снова стало так, как будто бы Мишка никуда не уезжал. Но вдруг он вспомнил: вынес из комнаты сверток, развернул полотенце, ребята увидели оленя — золотые рога, ахнули.
— Ой! — крикнула Яночка.
— Хорош! — снова сказал Сережка.
И Мишка стал рассказывать им про волшебницу Афанасьевну, про то, как она месит глину, как лепит, как выводит тоненькой палочкой глаза и брови. А они слушали и все смотрели на — замечательного Мишкиного оленя.
А вечером Сережка увел Мишку к себе.
Дарья Михайловна увидела гостя и обрадовалась. Подскочила к нему, обнимает, целует, угощает чаем. Чай сладкий — с сахаром!
— Смотри-ка, как вырос-то! — сказала она. — Был худой, как щепка, слабенький, как котенок. Одно слово — маменькин сынок, теперь совсем другое — хоть на работу по гудку выходи! Ишь как тебя там откормили!
— Он, мамка, там работал, — сказал Сережка, — воду носил.
— Вот-вот, — закивала Дарья Михайлова. — Сразу видно, что не белоручка… А ну-ка, сынок, расскажи — какого ты видел стекольщика?..
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
12
⠀⠀⠀ ⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Снова про стекольщика и про старого черта
⠀⠀ ⠀⠀
Мишке приятно, что его назвали сынком. Он теперь еще больше полюбил Дарью Михайловну, все бы сделал для нее.
Стал он вспоминать и рассказывать:
— Это вот как было. Мы продавали телеграммы. Сережка пробежал к верхнему базару, а я остановится на углу, у собора.
Я стою. А рядом какой-то стекольщик. Он смотрит на Сережку и шевелит губами, будто хочет крикнуть: «Эй, мальчик, дай телеграмму!» Но почему-то не кричит.
Тут я говорю:
— Вот, купите! У меня есть!
Он сказал:
— Давай!
А потом показал на Сережку и спросил:
— А куда этот парнишка убежал? Я хотел у него купить.
И увел меня в соборный садик, в кусты. И я все про вас рассказал. И как вы костюм-тройку проели и как шелковое платье проели.
Он был веселый, когда шел в садик. А тут сразу стал серьезный, вскочил на ноги, стащил с себя картуз и раз! — снова нахлобучил до ушей.
— Ox! — вырвалось у Дарьи Михайловны. И тотчас же она сжала губы крепко-накрепко, словно решила проглотить все, что хотелось сказать.
А Мишка заторопился рассказывать дальше:
— А вот огда арестант убегал. Так он так же: забежал на двор, задвинул перекладину, чтобы нельзя было открыть калитку с улицы. А потом стащил с себя картуз и тоже сразу нахлобучил его до ушей.
— Постой! Замолчи! — закричала Дарья Михайловна. А сама соскочила со скамейки, бросилась к сундуку и вытащила оттуда праздничный картуз мужа.
Она надела картуз на голову и рассеянно поглядела на Мишку. И вдруг ее глаза ожили, загорелись. Резким движением она сорвала картуз с головы и тотчас же нахлобучила его снова почти до ушей.
— Вот так! Так! — сказал Мишка.
— Он это, Гришенька! Его манера! — простонала Дарья Михайловна, рухнула на лавку, опустила голову с нахлобученным картузом и горько-горько заплакала.
— Мамка! Не реви! — бросился к ней Сережка.
И Мишка тоже бросился к ней и тоже закричал «Мамка, не реви», как будто он тоже сын ей.
А она все плакала и плакала и все ниже опускала голову, как будто и стыдилась своих горьких слез и все равно не могла удержаться, чтобы не плакать.
— Ну, говори! Еще говори — нетерпеливо, сквозь слезы, сказала она Мишке и даже стала помогать ему: — Арестант снимал свой картуз и надевал. И стекольщик снимал и надевал. Значит, ты догадался, что это — один и тот же человек?
— Ага! Ага! — торопливо поддакнул Мишка.
— Ну, а как ты узнал, что это — наш Гриша?
Тут Мишка смутился. Ведь если рассказывать все и по порядку, тогда придется сознаться, как он увидел в темноте глаза и перепугался. А как рассказывать про это? И тогда было бы стыдно, а теперь, когда он стал большой и сильный, хоть сейчас на работу по гудку выходи, теперь язык не повернется, чтоб рассказать.
Но и Мишка не без хитрости. Он догадался, что можно начать рассказ не с вечера, когда он испугался глаз, а с ночи, когда он увидел во сне, как гонятся за арестантом, и проснулся. И Мишка начал.
— Я раз ночью проснулся, вижу — на кухне свет. Значит, дядя с тетей еще не спят. Стал прислушиваться.