Ребята испуганно отпрянули назад. Под неосторожной Мишкиной ногой громко хрустнула сухая ветка.
Молодой солдатик оборвал свою страшную песню и бросился в кусты.
И вскочили на ноги еще два солдата у маленького костерка.
Но бородатый Иван Сидорович Вотинцев разглядел и узнал ребят и не шевельнулся. Он небрежно махнул рукой, и солдаты доверчиво сели на старое место.
Только певец все еще прятался в кустах.
Сережка подошел к Ивану Сидоровичу и что-то шепнул ему на ухо. Сидорыч покачал головой. Так качают, когда хотят сказать «нет». Сережка попятился назад.
— Потом придем, — сказал он. — Они сейчас своим заняты… Пошли купаться!..
Пошли.
Вдруг от костерка донесся молодой голос:
— Сережка! Погоди-ка!
Сквозь кусты к ребятам пробирался тот самый молодой солдатик, что пел у костра…
Это — он! Это — Коля!
— Ух, кого я вижу! — сказал молодой солдатик, подойдя ближе. — Здорово, Тоська!.. Мишка-малышка, и ты здесь!..
Мишка удивился. Он никак не мог понять, почему этот незнакомый солдат знает его. А солдат тоже удивился:
— Ты что, Мишка? Не хочешь со мной поговорить?
Тогда Мишка стал вглядываться. И вот в незнакомом лице молодого солдата как бы стало проступать что-то виденное, знакомое. Сначала — тускло, еле заметно, а потом все явственней и явственней.
И вот словно что-то озарилось, и Мишка — узнал!
— Коля!.. Да это же он — Коля! Наш Коля!
И подумать только — Мишка не ошибся! Да, этот плечистый молодой солдатик, который только что пел у костерка страшные беззаконные песни и ругал царя, это был действительно Коля, их Коля. Тот самый. Коля, которого они когда-то кормили через щель «Для писем и газет», которого учили плавать, которому помогли бежать из дому.
Только тот Коля был худенький, бледный и всегда битый. А этот Коля большой, плечистый, загорелый; теперь его, пожалуй, никто не побьет.
— Узнал? — обрадовался Коля. — Ну, ладно. Скоро увидимся… А Яночка с вами не пришла?
Он опечалился, что Яночка не пришла. Потом прижал палец к губам. Это означало: «Зря про меня не болтайте, держите язык за зубами».
И вот Коля убежал назад — к маленькому костерку.
Ребята посмотрели ему вслед, переглянулись и засмеялись.
— Вот как наши-то! — гордо сказал Сережка.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Часть вторая
⠀⠀ ⠀⠀
Теперь, пожалуй, пора рассказать, как олень — золотые рога попал в мои руки и от кого я узнал все то, что вы только что прочли.
…В 1943 году в нашем госпитале освободилась койка рядом с моей и целый день простояла пустая. А вечером на нее положили новенького — Михаила Филимонова. Был он долог, худ и небрит.
Ах, сколько раз, сколько раз предлагали ему побриться. Но он отвечал коротко и решительно:
— Сам!
— Но ведь вы не можете бриться сами. У вас рука еще не слушается.
Он молчит, не перебивает и снова отвечает одним словом:
— Сам!..
Был Михаил замкнут, молчалив, все сидел на кровати и настойчиво, с неистощимым терпением сгибал и разгибал покалеченную правую руку — пытался полностью восстановить ее способность к движению.
Две длинные недели мы пролежали рядом и хоть бы словом перемолвились.
Но вот как-то в палате потухли лампочки. В тот год так случалось часто.
Те, кто читал, отложили свои книжки. Те, кто играл в домино, бросили костяшки.
Чем заняться в темноте? Как скоротать время?
Кто-то предложил, шутки ради, рассказывать сказки. Но все только посмеялись.
Какие тут сказки? И где сказочники?
И вдруг Михаил, мой молчаливый сосед, неожиданно и весело начал:
— Служил солдат двадцать пять лет, выслужил двадцать пять реп, а на двадцать шестой отпросился домой. Как он ни торопился, как ни старался, а к ночи домой не добрался…
Палата притихла и слушала. А когда кто-нибудь весело фыркал в смешном месте, остальные возмущенно орали:
— Заткнись! Не мешай!
Вот сказка подбежала к концу:
«Твоя-то чистота схватила красоту, занесла на высоту!.. Тащи скорее благодать, а то дома не видать!..»
В палате хохот. Стали просить:
— Еще! Еще одну! Давай, Михаил!
Но как раз зажегся свет, и Михаил снова замолчал. И все опять занялись — каждый своим.
— Где ты вычитал такую сказку? — спросил я у соседа.
— Это, брат, не из книжки. Это я еще мальчишкой выслушал у солдатского костра, — ответил он и задумался, словно что-то припоминая.
На другой день Михаил попросил у сестры-хозяйки: