Пришла как-то к ним знакомая баба из Тиминцев (Тиминцы от города — три версты). Пришла, принесла три курицы.
— Голубушка! Продаешь курочек? — спросила тетя противным масляным голосом.
— Продаю!
— А почем?
— Вот почем!
— Что ты, любонька? Почему так дорого?
— Так три куры-ти!
— Ну, где же три?.. Вот эта, рыженькая, это еще кура. Ну, и белая для счету сойдет. А что уж серенькая, так какая же эта кура? Воробей, а не кура! Заморыш!
Стали торговаться, через час сговорились.
Тогда тетя в квартиру номер четыре — к Маевским:
— Полина Алексанна! Вы проснулись, золотко? Я не побеспокоила? Тут трех курочек принесли. Может, возьмем на троих: вам, мне, Марье Иванне?
Вышла заспанная Полина Александровна, Колькина злая мать. На ней расписной халат, а в прическу смешно вкручены какие-то бумажки. Она теперь опять ничего не делает по дому. Они взяли денщика вместо Кольки. Он им и самовары ставит, и сапоги чистит.
И случается — ему тоже попадает. А он терпит, чтобы его не послали на фронт, на войну.
Вышла она, посмотрела, прищурилась:
— Ну, что ж? Давайте возьмем!
Маевская заплатила за себя, а тетя — за себя и за Мишкину маму. Значит, будет у Мишки суп с курятиной.
Но почему она так раздобрилась — даже за маму платит? — подумал Мишка. — Конечно, мама ей отдаст, но, все-таки, почему?
Но сейчас же стало все понятно.
Баба собрала деньги и ушла.
А они все стоят и смотрят на кур. Вдруг тетя цап рыжую курицу, самую большую:
— Я, пожалуй, вот эту возьму!
Маевская скривила губки и скорее хвать белую:
— А я — вот эту!
А для Мишкиной мамы остался серый заморыш… Воробей, как говорила тетя, когда торговалась.
А платить всем одинаково!..⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Царь пошатнулся
⠀⠀ ⠀⠀
Ночью надо спать, а Мишке не спится: вспоминает про курицу — скрипит зубами от обиды.
Вдруг стук, шум, хлопнула дверь.
Входит старый черт. Не здоровается, не раздевается: в шубе — и прямо на кухню.
Тетя заворчала:
— Хоть шапку-то сними! Не в кабак пришел! Икон-то бы постыдился!
Он молчит, сопит, нюхает табак.
Наконец снял свою семипудовую шубу, скинул полуведерную шапку, размотал семиаршинный шарф и бух на сундук у двери — на любимое Мишкино место. Тетя встревожилась:
— Ты что? Выпил? Налил зенки-то?
А он говорит ей:
— Царь пошатнулся.
— Да что ты?
— Вот тебе и что ты!
— Да так ли?
— Вот тебе и так ли!
— Да кто сказал-то?
— Есть телеграмма… Получена на имя… «Мы, Николай вторый, император и самодержец всероссийский… и великий князь»… и то, и се… «От-ре-ка-ем-ся от престола!..»
— Ох, господи!..
— От-ре-ка-ем-ся… И еще: «в пользу брата нашего Михаила…»
— Ох, господи!..
— Отрекаемся… Не удержался самодержец… Пошатнулся… А теперь знаешь?.. А я-то как?..
Тут они стали шептаться, и Мишке не досталось больше ни одного словечка. Что выслушал, с тем и заснул.
А утром проснулся и сразу все вспомнил. Смешно: царь пошатнулся! Словно он — пьяный.
А что это: «Отрекаемся от престола»?
Ух, интересно! Надо скорей к Сережке.
— Сережка, слышал?
— Ничего не слышал.
— Знаешь?
— Ничего не знаю.
Мишка подошел поближе и шепчет Сережке в ухо:
— Царь пошатнулся!
— Чего?
— Самодержавец не удержался!
— Как не удержался?
— Есть телеграмма на имя… Мы, Николай второй, от-ре-ка-ем-ся от престола!..
— Да что ты?
— Вот тебе и что ты!.. Брату корону передавает…
Сережка тотчас побежал в город за свежей газетой. Еле купил. Сегодня так и рвут газеты из рук. Никогда так не рвали. Видно и вправду царь пошатнулся!
Стали читать, вдвоем шарить глазами. Но что-то про царя ничего нет.
На первой странице, как всегда, объявления. И все, как обычно:
В кинотеатре «Одеон» вы-да-ю-ща-я-ся новая картина по повести Каменского «Петроградский человек».
В кинотеатре «Прогресс» интересная драма в четырех частях «Ма-ри-о-нет-ки рока».
В кинотеатре «Колизей» — «Семья купца Суханова»… И тут купец!
Пониже — очень интересно, но совсем не про царя:
«Доводится до сведения населения, что за январь (это в марте-то!) будет отпускаться по продовольственным карточкам сахар — по полтора фунта на душу»…
Вот это да! Ура-а-а! Попьем сладкого чаю!
Дальше, тоже как всегда, про врачей: