⠀⠀ ⠀⠀
Посыпались комья земли, застучали в крышки гробов.
Вечная слава героям!
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
„Трое твоих знакомых тут замешаны!"
⠀⠀ ⠀⠀
Сидят на лавочке у солдаткиного дома три друга — три товарища: Иван Сидорович, Коля и Мишка. У Коли серьезный разговор с Иваном Сидоровичем, а Мишка просто так, рядышком.
— Трое твоих знакомых тут замешаны! — растолковывал Коле Иван Сидорович. — Первый — тот парень, что по трубе лез, дом поджег. Нашлись люди, его опознали. Симка Знаменский. Помнится, мне о нем Сережка рассказывал.
— Знаю! — сказал Коля, — Я и свалил его с трубы. Он напротив жил, где лавка с железной дверью. Я его сразу узнал, паразита!
— Ну, вот… О нем больше речи нет…
— А второй — ваш вредный старик, старый черт. Это он все орал: «Керосинчиком их, керосинчиком!»
— Знаю! — сказал Коля.
— Купцов мы нашли. Они ответят. А его не нашли. Но есть такие слухи — он здесь, шкура… Понял?
— Понял.
Иван Сидорович замолчал, скрутил козью ножку, выпустил дым сначала колечком, а потом струйкой и заговорил снова:
— Ну, и третий… Прямо скажу: отец твой… Конечно, неродной… Маевский… Живоглот…
— Ирод он мне, а не отец! — горячо сказал Коля. — Ты мне отец! Ты, а не он!
— Ну, ладно, ладно, сынок! — растроганно сказал Иван Сидорович. — Ты слушай… Он тут из главных был. Ночевал здесь, так хвастал, что сапоги с комиссара снял…
— Ага! — сказал Коля.
— Ну, вот! Меня в Вятку посылают — за оружием. И заодно Мишку к матери доставлю. А то она услышит о мятеже, забеспокоится, пешком сюда прибежит. Это — после тифа-то…
А ты остаешься здесь.
— Я с тобой хочу! — сказал Коля.
— Пока нельзя. Ты один их в лицо знаешь. Будешь ходить и смотреть. Ловить будешь. Понял?
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
23
⠀⠀⠀ ⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Стой, керосинщик!
⠀⠀ ⠀⠀
Удрали белые из Нолинска. Разбили белых под Лебяжьем. Наши вошли в Уржум, а белые побежали от них в Казань. Нашим сказали в Уржуме:
— Немного вы не поспели… Порешили ваших товарищей… В ночь порешили…
Красноармейцы бросились по горячим следам. Нашли яму близ Теребиловской деревни. Большущую яму вырыли белые, словно хотели всю Советскую власть закопать туда.
Яма засыпана свежей землей. Стали разгребать землю, и вот они — наши погибшие товарищи!
Стали вынимать их, чтобы похоронить в городе, с честью. У одного, у товарища Дрелевского, который тогда помогал наладить работу на телефонной станции, выскользнули часы из кармана — из желтой куртки.
Подняли эти часы, а они еще идут!
Вот как немного наши не поспели!
— Но как часы идут, не остановились, так и революцию никто не остановит! — сказал Иван Сидорович.
Он все-таки привез Мишку в Вятку, привел домой. А Мишкина мама уже дома.
Худая-худая, стриженая, как мальчишка, и около нее узелок.
Увидела Мишку, вся задрожала и бросилась к нему — вот сейчас зацелует.
А Вотинцев посмотрел на узелок и сказал:
— А я ведь знаю, Марья Ивановна!
— Что знаете?
— То знаю, что вы уже в Нолинск собрались! На своей паре! Ну, пешком, значит.
— Собралась! — смутилась Марья Ивановна. — Как не собраться! Страсти такие! Уж не думала сыночка увидеть…
Стали Иван Сидорович и Мишка рассказывать, что случилось. Марья Ивановна и Яночка слушают, не дышат.
…А Коля все ходит по Нолинску. Уже глаза натрудил и уши натрудил.
Ходит и каждому встречному заглядывает в лицо, к каждому звуку прислушивается:
— Не старый ли черт? Не господин ли Маевский переоделся?
Торчит Коля на тракте у выезда из города. Дежурит на рынке.
И все напрасно.
Снова подошел базарный день. Коля опять с утра на рынке.
У возов ругань:
— Бога вы не боитесьі С живых шкуру сдираете! — кричат покупатели.
Но чей это шепот за крайним возом? Кто это там сунул руку в бездонный карман и вытащил табакерку? Кто это чихнул и тихонечко бубнит: «У большевиков какой знак? Молот, серп. Прочти наоборот! Что выходит? Прес-толом! Правильно! Все кончится пре-сто-лом, и царь вернется!»
Коля живо туда. Достал револьвер из кармана. Его нарочно на такой случай вооружили револьвером, а то с винтовкой — заметно.
— Стой, керосинщик!
Старый черт стал бел, как мел. Красные веки и то побелели: