Но для молодой косули рожки являются далеко не всегда благом. Иногда, когда малыш выбегал из рощи в сосновый лес, проволочная изгородь, окружавшая рощу, цеплялась за них и ломала их. Вред, причиненный молодым рожкам, когда они были еще очень мягки, навсегда испортил их форму, заставив расти криво в течение всей жизни косули. Но, хотя молодой самец и не был лишен известной доли тщеславия, этот недостаток не особенно беспокоил его, так как, когда он окончательно вырос и вышел в свет, мало можно было встретить косуль красивей его.
В эту первую зиму его жизни к его родителям присоединилась вторая семья, состоявшая из отца, матери и маленькой самки, приблизительно одного с ним возраста. Они разгуливали и кормились вместе до самой весны. Самки и молодежь строго держались в пределах огороженных рощ, самцы же предпринимали более отдаленные экскурсии. Они все время занимались отыскиванием пищи, при чем для еды обе семьи выходили в определенные часы. Косули питались рано утром, в полдень и на солнечном закате, да и то паслись очень недолго и на возможно меньшем пространстве, готовые убежать при малейшем треске веточки в дальнем конце леса или лае собаки далеко за полями, или, наконец, когда ветер, дувший навстречу, доносил на своих крыльях запах человека.
В мае семьи разошлись, и самки удалились в самые уединенные уголки, которые только могли отыскать. Молодой самец теперь был предоставлен самому себе и отпраздновал эту перемену в своем положении, надев летнее рыжевато-коричневое одеяние, сверкавшее, как медь, под лучами солнца. На это переодевание понадобился почти месяц, в продолжение которого он чувствовал себя нездоровым и угнетенным. Зато, как только процесс линяния окончился, он воспрянул духом, и его стало тянуть ко всяким приключениям.
Весь июнь он забавлялся бурными играми с другими молодыми косулями, своими сверстниками, но маленькие рога не давали игре принимать опасный оборот, притом же он не умел лаять, как лаяли в это время года более взрослые косули.
Однажды ночью он отправился в горы один, придерживаясь прошлогоднего следа, так как он взял себе за правило всегда выбирать знакомые тропы и совершать переходы в сумерках или в темноте.
Пользуясь лишь собственными силами для добывания пищи, молодой самец жил сытно и спокойно, пока август месяц не поднял охотников. Тогда, с присущей его молодым годам нервностью, он стал воображать, что дула всех ружей в округе направлены против него. Его чуткий слух, зоркий глаз и быстрая сообразительность часто предупреждали об опасности менее осторожных красных оленей и, если бы хоть половина проклятий охотников, сыпавшихся на его голову, возымела действие, дни его жизни быстро пришли бы к концу.
Как бы то ни было, в конце сентября он вернулся в рощу, глубоко убежденный в том, что жизни его беспрестанно грозит опасность; эта мысль руководила всеми его действиями и, несомненно, способствовала продлению его существования.
На этот раз в тех местах появился страстный охотник по оленям, человек, стрелявший крупную дичь в прекрасной стране, лежащей между рекой Замбези и Угандой, и теперь пожелавший поохотиться на родине. Он уже успел добыть несколько красивых рогов более крупных оленей, теперь же ему вздумалось преследовать мелких оленей и косуль и изучить привычки водившейся в долине дичи.
Во всех рощах косули переменили к этому более холодному времени свои одежды на коричневые с желтыми пятнами, и даже самому опытному взгляду стало трудно следить за их движениями. Они скользили по тенистым уголкам леса так легко и бесшумно, как солнечный луч скользит в июне по лугу. Ни один листок не шевелился при их приближении, ни одна веточка не трещала под их ногами, потому что они всегда следовали хорошо изученными путями.
В летнюю жару косули уходили в высокие горы, а осенью становились очень робкими. Охотник все это заметил. Он нашел себе местечко, откуда мог наблюдать за передвижением косуль при помощи полевого бинокля.
Однажды он целую ночь просидел в засаде, не обращая внимания на холод и туман, а когда небо озарилось первыми проблесками рассвета, он выследил отца молодой косули.
Старый самец сделал два огромных скачка и понесся галопом. Охотник ничуть не растерялся; его зоркий глаз указал ему, куда надо целиться, принимая в рассчет быстрый бег косули. Когда он, наконец, выстрелил, самец сделал один последний отчаянный скачок вверх и упал, сраженный пулей. Притаившийся у края кукурузного поля молодой самец в трепетном страхе прилег к земле, как прилег в прошлом году, когда золотой горный орел схватил его сестру.