Если некоторые из вас удивятся, почему я не забрал у него рукопись и не отправился в другое издательство, отвечу: я был измотан, крайне измотан. Всего за две-три недели до того доктор проверил мою печень и выяснилось, что она больна и разрушается. Я надеялся, что несколько месяцев, проведенных в Мексике, позволят мне поправить здоровье.
Но последовавшие месяцы оказались невеселыми. Я написал «Олений заповедник» настолько хорошо, насколько мог, однако считал этот роман второстепенной работой и не знал, хочу ли по настоящему взяться за новую книгу. Я, конечно, пытался: делал записи; появились мысли написать роман, посвященный бою бы ков, и еще один — о концентрационном лагере; прочитал большую часть того, что создали другие писатели моего поколения (думается, я пытался определить по ним уровень моего третьего рома на); просмотрел гранки, когда они пришли, изменил одну-две строки, вернул гранки в редакцию. Работая вполсилы, я немного подлечился, но это был период, когда я уныло плыл по течению. Когда я в октябре вернулся в Нью-Йорк, пришла верстка «Оленьего заповедника». В ноябре появилась первая реклама в «Паблишера уикли». Затем, менее чем за девяносто дней до выхода книги в свет, Стэнли Райнхарт сказал, что мне надо изъять из книги и небольшой фрагмент — десять строчек о сексе пожилого продюсера с девицей по вызову. Как только встал вопрос об изъятии этих строчек, они тотчас превратились в моральный центр романа.[16] Это обстоятельство не могло улучшить состояние моей печени. Но я знал также, что Райнхарт — человек серьезный, а поскольку я по-прежнему чувствовал усталость, сохранить этот фрагмент представлялось немного нереальным. Я как скряга копил энергию, чтобы начать новую книгу, и мне не хотелось, чтобы меня что-либо отвлекало. Я уступил слово-другое, согласился переписать одну строку и вернулся домой после этого совещания, не слишком гордясь собой. На другое утро я позвонил главному редактору Теду Эмассену и сказал, что решил оставить все как было.
— Что ж, прекрасно, — согласился он, — прекрасно. Право, не понимаю, почему вы вообще согласились.
А на другой день Стэнли Райнхарт остановил печать, прекратил всякую рекламу (он не сумел задержать первый выпуск «Паблишерз уикли», который уже был отправлен в Англию с рекламой «Оленьего заповедника» во всю полосу) и расторг контракт на выпуск книги. А я начал искать нового издателя, и прежде чем его нашел, книга обошла издательства «Рэндом хаус», «Кнопф», «Саймон энд Шустер», «Харперс», «Скрибнерс» и неофициально — «Харкорт» и «Брейс». Когда-нибудь неплохо было бы сообщить подробности, но пока приведу лишь несколько строчек из диалогов издателей:
«Беннет Серф. Этот роман отбросит наше издательство на двадцать лет назад.
Альфред Кнопф (редактору). Вы считаете, что подобная книга может выйти под маркой нашей серии „Борзой“?»
Юрист одного издательства поздравил меня с теми строками, которые привели Райнхарта к тому, чтобы расторгнуть контракт. Этот юрист сказал: «Просто замечательно, как ловко вы сумели описать то, что происходило». После чего он изложил более сотни претензий по другим частям книги. Одним из мест, вызывавших, например, у него возражение, оказалось: «Она была прелестна. У нее был дивный абрис спины». Мне было сказано, что это следует убрать, потому что «начальство не женато, а это описание у вас говорит о том, что вы благосклонно смотрите на внебрачные отношения».
16
Вот эти десять строчек: «Она робко протянула руку, чтобы погладить его по голове, но в этот момент Герман Теппис раскинул ноги, и Бобби упала на пол. На ее лице появилось такое удивленное выражение, что он засмеялся.
— Не волнуйся, лапочка, — сказал он, глядя вниз на ее испуганный рот, прототип всех улыбающихся ртов, какие он в своей жизни видел, — ртов, готовых услужить всесильному человеку, затем кашлянул и заговорил. — Ты девочка хорошая, хорошая, хорошая, — мягко произнес он, — ты настоящий ангел, и ты мне нравишься, ты моя любимая-любимая, вот это уж точно, — заключил Теппис».