— Ты забываешь, сколько денег я принес тебе… Герман.
— Ха, теперь он вспомнил, что у меня есть имя, — сказал Теппис. — Они бросают меня и уходят в широкий мир. Айтел, я предостерегал Лулу насчет тебя. Женился на отличной молодой американской актрисе, слишком хорошей для тебя девчонке, и вымазал ее имя в навозе, грязи и мерзости. Мне стало бы стыдно, если б кто-то увидел, что я разговариваю с тобой.
— A тебе и должно быть стыдно, — сказал Айтел. — Лулу была отличной американской девчонкой, а ты позволил мне превратить ее в обычную шлюху. — Голос его звучал ровно, но я чувствовал, что ему нелегко говорить с Тепписом.
— У тебя грязный язык, — сказал Герман Теппис, — и ничего больше.
— Не говори так со мной. Я больше у тебя не работаю.
Теппис закачался с пятки на носок и обратно, словно набирая силу.
— Мне стыдно, что я делал деньги на твоих картинах. Пять лет назад я пригласил тебя к себе в кабинет и предупредил «Айтел, — сказал я, — всякий, кто пытается облить грязью нашу страну, кончает в свинарнике». Вот что я тогда тебе сказал, но разве ты меня послушал? — Он помахал пальцем. — Знаешь, что говорят на студии? Говорят, что ты собираешься вернуться на экран. Как же — вернешься. Да ты и дня не проработаешь без помощи студии. Я так всем и заявил.
— Пошли, Серджиус, — сказал Айтел.
— Эй ты, стой! — обратился ко мне Теппис. — Как тебя зовут?
Я назвался, придав своей фамилии ирландское звучание.
— Серджиус О'Шонесси? Что за имя для молодого человека с такими правильными чертами лица? Тебе надо это изменить. Джон Ярд. Вот какое тебе нужно имя. — Он внимательно оглядел меня с головы до ног, будто покупал штуку материи. — Ты, собственно, кто? — спросил Теппис. — Чем занимаешься? Надеюсь, не лоботряс.
Если ему хотелось разозлить меня, то он вполне преуспел.
— Я служил в авиации, — сказал я ему.
Глаза у Тепписа загорелись.
— Летчик?
Стоявший уже в дверях Айтел решил позабавиться.
— Ты хочешь сказать, что никогда не слышал об этом мальчике, Г.Т.?
Теппис насторожился.
— Не могу же я за всем уследить, — сказал он.
— Серджиус — герой, — создавая легенду, сказал Айтел. — Он в один день сбил четыре самолета.
Мне не удалось в это вмешаться, так как Теппис заулыбался с таким видом, словно ему сообщили очень ценную информацию:
— Твоя мать и твой отец, должно быть, чрезвычайно гордятся тобой, — сказал он.
— Вот этого мне не дано знать. Я вырос в сиротском доме. — Голос у меня, по всей вероятности, задрожал, и по тому, как изменилось лицо Айтела, я понял, что он знает: я говорю правду. А мне стало противно, что я настолько легко раскрываюсь. Но со мной всегда так. Годами держишь в себе какой-нибудь секрет, а потом выплескиваешь его как кофе из чашки. Но, возможно, Теппис побудил меня все выплеснуть.
— Сирота, значит, — произнес он. — Я потрясен. А знаешь, ты замечательный молодой человек! — Он по-доброму улыбнулся и посмотрел на Айтела. — Возвращайся к нам, Чарли, — сказал он своим хриплым голосом. — Ну что ты раскипятился? Я ведь и раньше так с тобой разговаривал.
— Ты грубый человек, Герман, — сказал Айтел, уже стоя в дверях.
— Грубый? — Теппис по-отечески положил руку мне на плечо. — Да я не бываю грубым даже с моим швейцаром. — Он рассмеялся и закашлялся. — Айтел, — сказал он, — что произошло с Карлайлом? Куда он девался?
— Он мне не сказал.
— Я перестал понимать людей. Вот ты человек молодой, Джонни, — сказал он, тыча в меня пальцем, будто я неодушевленный предмет, — скажи мне, что происходит? — Но прежде чем я мог бы ему ответить, он снова заговорил: — В мое время, если мужчина женился, он мог быть счастлив в своем выборе или ему могло не повезти, но он оставался женатым. Я тридцать два года был мужем — да покоится в мире моя жена. Ее фото стоит у меня на письменном столе. А ты можешь сказать то же самое, Айтел? Что у тебя стоит на столе? Фото красоток из журналов. Я не знаю людей, которые все еще уважали бы общество. Я разговаривал с Карлайлом. И что? Он и в ус не дует. И за такого человека моя дочь пожелала выйти замуж. За идиота, который путается втихую с дешевой танцовщицей.
— У каждого из нас свои странности, Герман, — сказал Айтел.
Теппис взорвался.
— Айтел! — рявкнул он. — Я тебя не люблю, и ты не любишь меня, но я стараюсь ладить со всеми. — И чтобы успокоиться, принялся очень внимательно меня разглядывать. — Чем ты все-таки занимаешься? — снова спросил он, словно и не слышал моего ответа. — Ты актер?
— Нет.
— Я так и знал. Среди актеров нынче нет красивых ребят с правильными чертами лица. Одни уроды. Лица как у букашек. — Он издал нечто вроде лая, прочищая горло. — Слушай, Джонни, — продолжал он, — ты мне нравишься, и я сделаю тебе приятное предложение. Завтра вечером у нас будет небольшой прием. Я устраиваю его для своих. Считай себя приглашенным.