Я подошел к их столику.
— Могу я к вам присоединиться? — не без чувства неловкости спросил я.
Айтел тотчас наградил меня благодарной улыбкой.
— Илена, познакомься с Серджиусом, он тут самый хороший человек.
— Прекратите, — сказал я и повернулся к ней. — Извините, не расслышал вашей фамилии, — сказал я.
— Эспосито, — пробормотала Илена, — это итальянская фамилия.
Голос у нее был хрипловатый и на удивление низкий, куда менее привлекательный, чем лицо, но в этом голосе чувствовалась скрытая сила. Мне в детстве доводилось слышать такие голоса.
— Верно, она похожа на модель Модильяни? — восторженно произнес Айтел. — Я знаю, Илена, тебе говорили это не раз.
— Да, — сказала Илена, — кто-то однажды мне так сказал. Собственно, сказал ваш друг.
Айтел пропустил мимо ушей ссылку на Муншина.
— Но вот откуда у тебя такие зеленые глаза? — не отступался он.
С того места, где я сидел, мне видно было, как пальцы его барабанят по колену.
— О-о, это я унаследовала от мамы, — сказала Илена. — Мама у меня наполовину полька. Так что я на одну четверть полька и на три четверти итальянка. Оливковое масло и вода. — Мы все несколько натянуто рассмеялись, а Илена смущенно передвинулась на стуле. — Смешно, — сказала она.
Айтел, делая вид, будто изучает зал, спросил:
— Чего, по-твоему, не хватает этому приему?
— Чего же? — спросил я.
— «Американских горок».
Илена так и прыснула. Она смеялась красиво, обнажая белые зубы, но слишком громко.
— Ой, до чего смешно! — сказала она.
— А мне нравятся «американские горки», — продолжал Айтел. — Когда поезд в первый раз ухает вниз. Точно разверзается черная пропасть смерти. Ничто не сравнится с этим.
И он целых две минуты говорил об «американских горках», а по глазам Илены я понял, что он живо заинтересовал ее. Он был в хорошей форме, Илена же была хорошей слушательницей, заставлявшей его раскрыться. Я начал думать, что она совсем не глупа, хотя, когда обращаешься к ней, отвечает либо смехом, либо коротенькой фразой. Но об уме говорило то, как она слушала. На ее лице отражалось все, что говорил Айтел, а его понесло.
— Это подтверждает одну мысль, которая много лет назад владела мной, — сказал он. — Человек садится на поезд в «американских горках», чтобы испытать определенные эмоции, и я подумал, не так же ли обстоит дело, когда заводишь роман. В молодости я думал, как это мерзко, даже грязно, когда мужчина, считая, что он влюбился в девчонку, говорит ей то же, что говорил до нее другой. А ведь на самом деле ничего противоестественного тут нет. Люди по-настоящему верны лишь тем чувствам, которые пытаются в себе возродить.
— Я в этом не уверена, — сказала Илена. — Такой мужчина, по-моему, ничего не испытывает к женщине.
— Наоборот. Он обожает ее в тот момент, когда ей это говорит.
Это сбило ее с толку.
— Я хочу сказать, — прервала она его, — понимаете… это… ох, сама не знаю. — Но остановиться она уже не могла. — Между ним и женщиной не возникает внутренней связи. Он безразличен.
Айтелу явно понравилось то, что он услышал.
— Вы правы, — отступил он. — Это, наверное, доказывает, что я безразличен к людям.
— Не может быть, — сказала она.
— Именно так. — Он улыбнулся, как бы заранее предупреждая ее. Этому наверняка трудно было поверить. Глаза его горели, он наклонился к ней, даже волосы его были словно наэлектризованы. — Не судите по внешнему виду, — продолжал Айтел. — Я могу, например, рассказать вам…
И умолк: к нам направлялся Муншин. Лицо Илены стало каменным, а Айтел натянуто заулыбался.
— Не знаю, как тебе это удалось, — прогремел Колли, — только Г.Т. сказал, чтобы я подошел к тебе и поздоровался. Он хочет потом поговорить с тобой.