Мара почти никак не отреагировала на слова Филина, а лишь немного потупила взгляд. Она все стучала и стучала своими спицами, словно сводящие с ума часы, и Филину сквозь сонный плен, от которого он все никак не мог избавиться, казалось, словно этими иглами она протыкает его кожу в своем глухом безразличии. Он нервно сглотнул, стиснув до боли зубы, и пьяной хромой походкой подошел к ней уже вплотную.
– Ну и что ты молчишь? Ты же, вроде, не немая. Я даже пару раз слышал, как ты что-то себе под нос бормочешь. Скажи что-нибудь, – и после этих слов резко отбросил спицы из ее рук. – И язык у тебя, вроде, на месте. Можно даже проверить, – продолжил он и тут же впился в ее губы своими губами. Он начал медленно поднимать ее за ворот сорочки, после чего резко ударил лопатками о стену. Отпрянув от ее губ, он посмотрел на нее: все то же безмолвное безразличие. – Стерва, – прошипел он, залезая своей рукой под сорочку. – Скажи что-нибудь. Скажи, – рвалось с его губ, но ответа не следовало. Когда он понял, что никакой отдачи не дождется, то резко вцепился обеими руками в ее лебединую шею. Все сильнее сжимая ее, он чувствовал, как перекрывает ей текущее внутри тепло. Он вдруг что-то ощутил. Что-то знакомое. С ужасом от этой мысли он отскочил, чуть не споткнувшись на торчащей половице. И снова дыхание его участилось, а кровь в висках забарабанила боевой марш, разрывая его больную голову. – Меня не возбуждают молчуньи, – бросил все-таки он, немного взяв себя в руки, и с разочарованием заметил, что Мара уже собрала с пола спицы и спокойно продолжала вязать.
– Скоро придем.
– А? – опомнился вдруг Филин посреди леса. Все это время он слепо хромал за Батраком и тащил на плече увесистый мешок. Вокруг пахло свежестью, легкий ветер обдувал открытую шею, а доброе, теплое солнце грело уставшую, покрытую коркой кожу.
– Почти пришли, говорю, – повторил погромче Батрак, переступая ручей, прорезавшийся сквозь грязный, потемневший снег. – Уснул там что ль?
– Задумался… слушай, а могу я тебе вопрос задать?
– А отчего ж нельзя, задавай, – добродушно прозвенел Батрак, чуть запинаясь сквозь сбитое дыхание.
– Вы ж сожрать меня хотите… людоеды поганые! – импульсивно бросил Филин, после чего слегка осекся. – Заставляете херню всякую таскать. Туда иди, сюда иди. Я вам не раб персональный!
– Ты должен нам. Не забывай: пока у нас живешь – по нашим порядкам и будешь жить. Таким же батраком, как я.
– Ну а на кой хер мы к этому дубу вдвоем тащимся? Ты бы и один дошел, раз уж на то пошло.
– Лес, брат, уважать надо. Не будешь вместе с нами уважать лес… ну, там сам увидишь. Лес тоже кушать хочет.
– Ну и психи, – еле слышно прошипел Филин. – А чего, оленя тоже лесу несем?
– А, нет, – Батрак рассмеялся, – это дубу.
– И что это за дуб такой? Волшебный какой-то?
– А то не знаешь ты что за дуб и кто в нем живет, – продолжал посмеиваться Батрак.
– Не поверишь.
– Конечно, не поверю. Это все знают. – отрезал Батрак, после чего замедлил ход. – А вот и он, кстати.
Перед ними внезапно возникла достаточно большая поляна, покрытая коротким слоем едва прорезавшейся травы. Посреди этой рощи расположился громадный исполин, раскинувший свои только начавшие цвести ветви. На ветвях же его свисало множество подвешенных веревкой божков, оберегов и давно подгнившей еды и плесневелого хлеба. Между этой едой бегала маленькая, едва заметная издали белка, избравшая высокое дупло старого дуба своим домом.
– Почему так… – опешил вдруг Филин и оперся о стоявшее рядом дерево, чтобы перевести дух: еще секунда, и он бы повалился от усталости. – Почему так зелено?
– Так весна пришла, – пропел Батрак и двинулся вперед.
– Да ведь только вчера ж зима была. Как так быстро могла трава появиться?
Батрак вдруг остановился, повернулся к Филину и демонстративно покрутил у виска, после чего с насмешкой произнес:
– Ты мозги свои где оставил? Давай, пошли уже.
Когда они подошли к дубу, Батрак забрал у Филина мешок и, раскрыв его, стал аккуратно укладывать перед собой куски мяса. Пока Батрак был занят, Филин, разглядывая дерево, вдруг заметил в дубовой коре нечто, что раньше не замечал под покровом снега. У него сперло дыхание, а ноги подкосились: в угрожающем оскале на него направлены были врезанные в дуб челюсти. Немного испугавшись, он все же не стал это комментировать, однако, продолжал замечать эти челюсти по всему дубу, насчитав их ровно четыре. Он сделал вдох, досчитал до пяти, выдохнул и уже было собрался уходить, как услышал голос Батрака:
– Иди пока, обожди меня где-нибудь там. Мне помолиться надо, – после чего упал на колени между двумя большими корнями.