Козыревский даже описал остров Хонсю, крупнейший в Японском архипелаге. Некоторые перечисленные им города и сегодня легко можно узнать на современной карте, например город Осака, в записи Козыревского «Узака». Вполне правильно передал Козыревский и старое название японской столицы – «Эдо». Не забыл упомянуть, что «Нифонское государство» богато шёлком и хлопковыми тканями, тогда редкими и ценившимися на Руси. Словом, Ивана Козыревского можно вполне обоснованно считать первым отечественным японоведом.
Впрочем, в 1726 году уже не было никакого Ивана, бывшего мятежного есаула. Карту Курил и Японии составлял «монах Игнатий», один из первых «схимников» Камчатки.
Первый хлеб «монаха Игнатия»
Ещё осенью 1716 года Иван Козыревский стал монахом и получил новое имя – Игнатий. Постриг провёл архимандрит Мартиниан, первый православный священник, оказавшийся на Камчатке, и вскоре убитый аборигенами, которым он не слишком успешно проповедовал христианство. Бывший мятежный есаул, ставший монахом Игнатием, основал на севере полуострова возле устья реки Камчатки «Успенскую пустынь», часовню и келью.
Тем самым Козыревский вновь войдёт в историю – не только первым монастырём на тихоокеанском побережье, но и первыми попытками пахать землю и сеять хлеб на Камчатке. Первая пашня возникла именно здесь, стараниями «монаха Игнатия» и его пленников из ительменов, айнов и японцев. Как и все выжившие на Камчатке первопроходцы, Иван Козыревский обзавёлся не только меховыми богатствами, но и «погромными холопами», то есть пленёнными в бою, ставшими его крепостными.
В 1720 году «монах Игнатий» впервые, со времён ссылки отца, вернулся в Якутск – казалось о былом мятеже на Камчатке все забыли, монах приехал добиваться официального статуса монастыря для своей тихоокеанской «пустыни», привезя с собой ценных мехов на огромную по тем временам сумму в три тысячи рублей. Это путешествие на запад вызвало ссору братьев Козыревских – Пётр отговаривал Ивана покидать Камчатку, опасаясь, что былой мятеж ему обязательно припомнят. Но, даже став «монахом Игнатием», Иван остался лихим и рисковым первопроходцем, привыкшим к войне и смерти. «Цареубийцы, и те живут у государевых дел, а не великое дело на Камчатке приказчиков то убивать…» – ругался он с братом, намекая на смерть царевича Алексея, сына Петра I. Столь неосторожные слова сохранят для нас доносчики того века, слышавшие спор братьев.
По началу у вернувшегося с Камчатки «монаха Игнатия» всё складывалось неплохо. О былых грехах не вспоминали. Он даже успел поучаствовать в первых поисках железной руды под Якутском и в плавании к заполярному морю Лаптевых – можно лишь удивляться такой неуёмности его натуры. Однако отношения беспокойного монаха с местными церковными властями не сложились, и он решительно собрался ехать прямо в Москву, в Святейший Синод, тогда ведавший всеми делами православия.
По пути в европейскую Россию, 6 июня 1726 года в Тобольске «монах Игнатий» беседовал с собиравшимся в тихоокеанскую экспедицию Витусом Берингом. Именно ему Иван Козыревский передал свои подробные «чертежи» Камчатки и Курильских островов. Фактически мятежный есаул подарил России первые систематизированные знания об огромном куске мира – от Берингова пролива (еще не получившего это имя) до Японии!
Примечательно, что на составленном Козыревским рукописном «чертеже» Камчатки, самой первой подробной карте полуострова, была и такая запись: «Река прозвищем Козыревская. Сначалу иноземцов в ясак призвал отец мой, Петр Козыревский». Даже спустя три века чувствуется в этой записи любовь и гордость отцом. Первопроходец Иван явно любил грешного родителя, но ведь, несомненно, любил детской любовью и мать, отцом убитую… Трудно представить, что могло твориться в душе и голове такого человека, выросшего посреди сплошных трагедий на непрерывной войне, но при этом явно умного, любознательного, для которого сведения про иные земли были не менее желанны, чем захваченные с бою драгоценные соболя…
«Козыревский был вложен в застенок…»
К 1730 году «монах Игнатий» добрался до Москвы с обширными планами организации большой православной миссии на Камчатке и Курилах. Бывший первопроходец не только предлагал учредить «в Камчадальской землице» большой монастырь «ради прибежища ко спасению престарелым и раненым служилым людям, которые не имеют нигде главы подклонить», но и представил настоящий план по распространению христианства на далёких дальневосточных землях – с организацией школ во всех острогах, «дабы склоняли учиться грамоте», и предоставлением обширных льгот для «новокрещённых» аборигенов.