Выбрать главу

«830 лошадей з запасы хлебными, да отбили 17 пищалей скорострельных, да 2 пушки железные да 8 знамён…» – гордо перечислит Ерофей Хабаров свои трофеи в донесении российским властям. Среди захваченного оказалось и несколько «языков», то есть пленников, у которых можно было добыть необходимые сведения о противнике. Вообще такой «язык» для русского языка это не просто омоним, а один из очень немногих военных терминов, сохранившийся в нашей речи с неизменным значением и звучанием от средних веков до наших дней.

«И тех языков яз, Ярофейко, роспрашивал накрепко. И те языки в роспросе мялися…» – доносил Ерофей Хабаров в Якутск о последствиях боя. Для наших предков такая формулировка была стандартной и более чем понятной, ёмко означая, что пленники давать сведения отказывались и информацию у них вырывали под пыткой.

Информация же была крайне нужна – отряд Хабарова к тому времени уже третий год покорял берега Амура, хорошо изучив местные племена, но атаковавшие первопроходцев «люди конные и куячные» (т. е. в «куяках» – железных доспехах) были новым противником. Первопроходцы уже знали, что это «войско царя богдойского» – то есть армия маньчжурского императора, пришедшая из большой страны, лежащей далеко к югу от Амура. О новом сильном противнике и о землях к югу срочно требовалось узнать как можно больше.

И вот эти сведения неожиданно согласился добровольно дать один из «языков», внешне немного отличавшийся от прочих пленников. «Яз де вам, казакам, скажу всю свою правду, чево де таить…» – весьма психологично передаёт тот момент донесение Хабарова, написанное для якутского воеводы 366 лет назад.

Вот так драматично началась самая первая встреча русских первопроходцев Дальнего Востока с настоящим китайцем.

«Даурские бабы» и «никанский мужик Кабышейка»

Странный пленник рассказал русским не только о походе маньчжурских-«богдойских» войск против появившихся на Амуре русских, но и поведал личную историю. О том, что родился он далеко к югу от Маньчжурии, в совсем другом государстве – в «Никанской земле», расположенной за большой пограничной рекой, впадающей в море. «А людей по той реке много, – передают записи Хабарова рассказ китайца, – а людям тем зов никаны, лица у них черные, бородаты. А другая де река есть неподалеку, а по той де реке живут никаны ж многие люди, да город на той реке стоит, а в том де городе живет царь никанской Зюлзей. Да иные де городы по той реке есть многие, все каменные. А бережемся мы от богдойского царя, что де нас, никанских людей, богдойской царь воюет, а всей земли овладеть не можит, потому что та Никанская земля несказано велика…»

Действительно, в те десятилетия «богдойский царь», то есть предводитель маньчжурских племён, начал завоевание Китая. Немало китайцев, пленённых на той войне, попадало на север – маньчжуры делали их рабами, либо заставляли служить в своих войсках. Именно таким маньчжурским пленником, насильно зачисленным в армию, и был китаец, впервые встретившийся русским и допрошенный Ерофеем Хабаровым.

Понятно, почему пленник не стал запираться и дал информацию о маньчжурах – китайцу не зачем было хранить верность своим поработителям. Глава русских первопроходцев на Амуре сразу сообразил, что в его руки попал очень ценный источник о совсем неведомых землях. Хабаров тут же попытался выжать из пленника все сведения о неизвестном, но явно богатом и развитом государстве с множеством населения и «каменных городов».

Необходимо понимать, что разговор Хабарова и китайца происходил при переводе, фактически, через пять наречий! Русские первопроходцы в те годы ни маньчжурского, ни тем более китайского языков не знали. «И у нас того языка не знаем, толмачей нет, лише переводом те даурские бабы сказывают…» – так охарактеризовал непростую лингвистическую ситуацию сам Хабаров.

Для общения с «иноземцами» первопроходцы традиционно использовали в качестве переводчиц местных женщин, попавших к ним в плен, либо присоединившихся добровольно к столь удачливым добытчикам. Некоторые амурские племена были родственны маньчжурам и могли частично понимать их язык. Пленённый маньчжурами китаец, вероятно, тоже что-то знал из маньчжурского наречия, но едва ли хорошо. В общении с завоёванными китайцами сами маньчжуры обычно использовали северокитайский диалект, который от диалектов обитателей юга Китая отличается больше, чем, например, русский язык от польского.