Но на «сибирской службе» русских царей отличились не только местные аборигены. Например, в 1684 г. на Енисее среди 43 «детей боярских» как минимум 15 (свыше трети!) имеют «польское» происхождение. Они не столько поляки, сколько «литвины», как в XVII веке в Сибири именовали всех пленных из Речи Посполитой, в основном с территории современных Белоруссии и Украины. Такие военнопленные, оказавшись за много тысяч вёрст к Востоку, начинали вполне верой и правдой служить русскому царю.
Многие оседали в сибирских острогах, заводили семьи, и их потомки становились уже вполне русскими «детьми боярскими» и «служилыми казаками». Например, Иван Козыревский, первооткрыватель Курил и основатель первого православного монастыря на Камчатке, был внуком такого пленника «польской породы» (тоже реальный термин той эпохи).
Более того, в сибирских острогах XVII века на русской службе замечен даже француз. В документах тех лет он именуется «Савва Француженин». В Москву этот франкоязычный выходец из Брабанта попал около 1610 г. в качестве дипкурьера от Морица Оранского, лучшего западноевропейского полководца той эпохи. В самый разгар Смуты «француженин» по неизвестным нам причинам задержался на Руси, а в 1615 г., опять же по неизвестным причинам, был сослан в Сибирь.
Ссылка его оказалась выгодной для государства – «француженин» был опытным командиром, к тому же грамотным (но все челобитные из Сибири в Москву писал исключительно по-французски). Поэтому в Тобольске его записали в «дети боярские» и положили пличное жалование – 17 рублей в год, в 3 раза больше обычного оклада рядового «служилого казака».
Впрочем, большинство ссыльных составляли русские – и первыми из них еще в 1597 г. стали жители Углича, обвиненные по делу об убийстве царевича Дмитрия и сосланные за Урал строить Пелымский острог. В зауральскую ссылку они шли уже по новой «барабинской» или «сибирской» дороге – первой в русской истории специально спроектированной и построенной трассе, которая соединяла бассейн Волги с притоками Иртыша и была в три раза короче прежнего пути, по которому за Урал шёл Ермак. Как видим, с самого начала эпопеи первопроходцев государство не забывало и вопросы логистики…
Ссыльные по делу царевича Дмитрия открыли историю каторжного освоения Сибири. Впрочем, до XVIII столетия каторга за Уралом обычно заменялась «пешей казачьей службой» – целый век все самые пассионарные элементы, участники «соляных», «медных» и пугачёвских бунтов, целенаправленно закачивались государством за Урал, где «русский фронтир» находил полезное применение их буйному нраву.
Русская мечта и воеводы без жалования
«Профессия» первопроходца была смертельно опасной, большинство гибло, но примеры личного успеха манили на Восток всё новых и новых «охочих людей». Иван «сын Мерькурьев» по кличке Рубец – первый русский, о котором документально известно, что он в 1662 г. побывал на Камчатке. Его личная доля в меховой добыче, привезенной с ещё неведомого полуострова, на таможне в Якутске была оценена в 1050 руб. – стоимость сотни хороших домов в Москве того времени! Современники обоснованно подозревали, что ещё больше камчатских мехов Иван Рубец утаил, дабы не платить лишнюю пошлину. Первопроходец по кличке Рубец умер от старости в родном Тобольске в своей постели богатым человеком – и такие манящие примеры в ту эпоху были не единичны…
При этом первые сибирские воеводы XVII века не получали жалования. Все находившиеся под их началом «служилые люди» получали его деньгами и хлебом. Сами же начальники были как в том анекдоте: «Выдали пистолет – крутись, как хочешь». Но государство ещё и строго запрещало сибирским воеводам заниматься коммерцией и торговлей!
Понятно, что в сибирских далях эти государственные требования нарушались – воеводы и приторговывали втихую, и нередко пускались во все тяжкие. Обычным источником воеводских доходов была коррупция и перегибы при сборе «ясака», налога мехами. Но в любом случае воеводская коммерция была абсолютно незаконна, а превышение налогов имело пределы, ибо вело к жалобам и бунтам «ясачных инородцев», что прерывало стабильный сбор меховой дани, и считалось самым тяжким грехом в воеводской службе.
В таких условиях у первых русских воевод Сибири оставался только один легальный способ обогащения – «объясачивание» новых инородцев на еще неведомых землях! Ибо трофеи при завоевании, они же награбленная добыча – это святое… Плюс обязательные денежные награды от царя за «приискание» новых «землиц».
Теперь понятно, какой была одна из главных причин того, что сибирские первопроходцы столь активно бежали «встречь солнцу», всего за век освоив шесть тысяч вёрст от Урала до Камчатки?.. Прямой материальный интерес идти дальше на Восток был тогда абсолютно у всех, снизу доверху – от последнего «охочего казака» до царского воеводы, предусмотрительно лишённого царём жалования.