Так и сидела она в тот день за гаражами, пока не докурила все три. Олесе очень хотелось, чтобы мать узнала о ее поступке, отругала, может, даже надавала подзатыльников либо отхлестала по щекам – так первый взрослый день запомнился бы лучше. Только ничего такого не случилось: мать даже не поинтересовалась, как прошел день. Более того: к вечеру, когда появился будущий отчим, просивший называть его просто Николаем, без всяких «дядь» – какой он ей дядя, он ведь не брат мамин – они вдруг решили отпраздновать «это дело» на кухне, в семейном кругу, что по устоявшейся традиции после третьей стопки переросло в скандал. И Олеся с привычной терпеливостью позволила отвести себя спать к соседке снизу – мама с отчимом собирались мириться, а присутствие девочки в однокомнатной квартире примирению каким-то образом мешало. Уже через год Олеся Воловик знала о подобных примирениях, как ей казалось, все…
Девочка откусила еще от чуть подтаявшего и более податливого эскимо.
Тетка-то, мороженщица, небось станет вечером рассказывать своему дядьке: малолетнюю наркоманку после «травы» на сладенькое потянуло. А сдачу не взяла, потому что заторможенная от своей дури. Олеся убеждала себя: продавщица из тех, кто удавится за копейку, потому за копейки и работает. Ее мама жадной не была, хотя трудилась тоже не за большие деньги. В свои четырнадцать с хвостиком девочка уже успела понять: женщина, если не хочет пойти, как говаривала бабушка, вразнос и оптом, должна держаться мужчины. Этим Олеся и объясняла то обстоятельство, что после того, как посадили папу, у нее периодически стали появляться другие папы. Из чего сформировался неожиданный вывод: женщина хоть и держится за мужчин, однако сама же их и выбирает. Стало быть, Николай, с которым мать уже второй год, – тот, кого она сама избрала методом проб и ошибок.
Олеся никак не относилась к отчиму. У нее не было чувств к этому человеку, который водил те же сомнительные знакомства, что и ее родной отец. Выходит, мама нашла то же самое. Как бы не наступила на те же грабли.
Мысли Олеси Воловик вернулись к мороженщице. Если та впрямь считает ее наркоманкой, которую потянуло на сладкое после папироски, она не так уж неправа. Знакомство с этой стороной взрослой свободной жизни для девочки началось по тому же поводу, что и знакомство с курением вообще, – день рождения. Только в этот раз школу именинница прогуляла не одна. Несколько пацанов и девок, кто со двора, кто из параллельного класса, кто на год старше, сговорились отпраздновать вместе. Парень-старшеклассник, которого она едва знала, нужен был компании для того, чтобы купить пива в киоске недалеко от здания школы.
Вот в чем был высший смысл празднования. Четырнадцать лет – уже явно не соплюха. Не за гаражами, а в скверике с видом на родную школьную стену. Никто из спешащих по своим делам прохожих не обращал внимания на компанию подростков, одетых по-школьному, которые на виду у всего честного народа курили, пили пиво из горлышка, передавая его по кругу, ну а после тот же старшеклассник пустил по кругу это. Те же, кто обращал на это собрание свое внимание, демонстративно отворачивались, заметно ускоряли шаг, чтобы поскорее пройти мимо компании, явно занимающейся не тем и не там.
Олеся даже не испугалась того, что делает. Спросила только, как нужно, послушно выполнила все инструкции, ничего не поняла, хотя вела себя так же, как остальные, видимо уже знакомые с этим. А часа через два, как говорится, пробило на хавчик. И именинница, сперва хихикая, после – хохоча на всю улицу, съела один за другим три именинных беляша, затем – два именинных шоколадных батончика и, наконец, запила праздничную трапезу именинным пивом.
Нельзя было сказать, что это курево понравилось Олесе больше обычного никотина. Часто, выкуривая тайком сигаретку на балконе и заедая то лавровыми листьями, то неочищенными семечками, девочка искренне признавалась себе: удовольствия от курения она не получает. Хотя и отвращения не было. Просто так надо, так делают все, и если так не делать, жизнь усложнится. А она и без того непростая, зачем еще усложнять…