Если учитель велел, девочка должна была при нем садиться на привезенную из далекой восточной страны ночную вазу, справлять большую и малую нужду, а затем мыть вазу при учителе или, если учитель велел, безропотно обливать или обмазывать себя вонючим содержимым вазы.
Главное же, чему нужно было научить девочку, – самой подавать широкий кожаный ремень, когда Олег считал, что девочку нужно наказать, и терпеливо, без слезинки и без звука, терпеть, пока наказание закончится.
А наказывал Олег наложниц за всё: не достаточно быстро послушалась, не достаточно быстро оголилась, не достаточно быстро оделась, косо посмотрела, прямо посмотрела, глаза не опустила, за то, что слезы на глазах, за то, что слишком хмурая – не улыбнулась вовремя, за то, что слишком веселая – рассмеялась не вовремя…
Порол своих учениц Олег очень больно. Но так, чтобы никаких шрамов и никакого огрубения – кожа девочек должна быть нежной, как лепестки розы. Поэтому после каждой порки Олег обтирал ученицам специальными благовониями те места, по которым гулял ремень – попу и верх ножек.
Для всей этой работы руки Олега должны были быть то грубыми, то нежными. Что очень помогала его главной и любимой работе – резьбе.
Обычно Олег занимался одновременно не более, чем с двумя ученицами, часа по три-четыре в день с каждой. Остальное время он мог делать, что хотел. А хотел он только одного. Только одно его радовало.
Когда педагогическая деятельность была закончена, Олег склонялся над очередным куском кости и то настойчиво резкими, то самыми нежными движениями резца превращал кость в изящный браслет, или в крышку шкатулки, или в ожерелье, или в рукоять сабли… В это время душа Олега пела, а нередко он и сам напевал что-то без слов.
Обучение наложниц продолжалось не дольше нескольких недель, и визирю очень нравились девочки, какими они выходили из рук Олега. И вещи, которые делал Олег, визирю тоже очень нравились, и он щедро платил за них. Так Олег начал богатеть.
Работы было много. Если у визиря не было новых наложниц, иногда Олега одалживали друзья визиря, перед которыми он успел похвастаться своим евнухом.
Один из таких друзей, в дом которого Олег на время перешел жить, как-то рассердился на неугодившую ему молодую жену, посмевшую не выполнить приказ мужа, и решил отдать ее на воспитание Олегу.
Раньше Олег имел дело только с наложницами. Теперь же ему нужно было научить покорности законную жену смотрителя садов самого шаха – гордую красавицу Ширин, саму дочь сановника.
Узнав у смотрителя, что ему разрешено делать со строптивицей всё что угодно, но ни в коем случае ни калечить, Олег приступил к воспитанию.
В комнате с высокими сводчатыми потолками, изукрашенными золотой мозаикой, но без окон, не было никакой мебели кроме толстого ковра на полу и высокой, в два роста Ширин, каменной колонны с дорической капителью. В капитель было вделано медное кольцо, а через кольцо пропущена веревка с петлей на конце. Эту колонну Олег велел поставить, вспоминая столб, у которого его родители наказывали молодых. Кроме входной двери в комнате была еще одна – в уборную.
Чтобы доставить Ширин в комнату с колонной, Олегу должен был связать ей руки, когда она, ни о чем не догадываясь, безмятежно спала, раскинувшись на шелковой простыне. Затем, так как проснувшаяся Ширин завизжала и стала пытаться укусить Олега, пришлось вставить ей в рот кляп и связать ноги, которыми она отчаянно брыкалась. Только после этого Олег смог взвалить извивающуюся Ширин на плечи и отнести в комнату с колонной.
Здесь он заменил веревку на руках Ширин свисающей с колонны петлей, а петлю поднял так высоко, что Ширин могла касаться пола только кончиками пальцев. Так когда-то Слава привязывал Настю. Теперь можно развязать и ноги.
Олег приподнял Ширин за бедра и повернул спиной к себе, а искаженным злобой лицом – к колонне. Перед ним была удивительной красоты девичья фигура. Которая так и просилась на камею. И будь на то его воля, он бы немедленно начал эту камею резать. Но надо было заниматься другим – портить эту красоту.
Олег взял в руки широкий ремень и сначала неохотно, но чем дальше, тем старательней стал стегать никогда не знавшую порки попу семнадцатилетней красавицы.
Через десять минут Олег повернул Ширин к себе зареванным лицом, вынул кляп и едва успел отдернуть руку от лязгнувших зубов. Поняв, что зубами до Олега ей не дотянуться, Ширин истошно завизжала и стала плеваться. Тогда Олег снова повернул ее лицом к колонне, но кляп вставлять уже не стал.