— Свою! Свою кровь, — перечил старой няньке воевода.
— Лишь наполовину…ш, — пришепетывала та. — Да только кровь человечья пожиже чаровнической будет.
Дальше Ольга не слушала, вошла к себе в опочивальню, мельком оглядевшись, собрала все, что в дороге понадобиться могло. Нянька вскоре пришла, прихрамывая, с ворохом мужской одежи. Вот она всегда понимала правильно и отговаривать даже пытаться не стала. Хорошо, если тятю успокоить сумеет: как бы там ни было, а Ольга видела от него одно добро и лишь добра желала ему.
— Ты намекни тяте, нянечка, о сыне, которого уж пятый год Лукерья-ключница воспитывает, — сказала она. — Может, в заботах о нем тятя быстрее неблагодарную дочь забудет.
Нянька прищурилась.
— А ты откель знаешь о брате родном? — просила тихонечко.
— Оттуда, — Ольга прищурилась в ответ, на том разговор и окончили.
Волосы она резать не стала, но вовсе не оттого, что красы девичей пожалела. Случись настоящая беда, именно коса вытянула бы того, кто дорог, или ее саму хоть из могилы, хоть из Нави, хоть из самой бездны. Под ворот рубахи спрятала, шапку на затылок поглубже опустила, а затем взяла из шкатулки заветное рарогово перышко. О нем Ольга никому не рассказывала с тех пор, как еще девчонкой нашла его под подушкой.
У девок-прислужниц ходили всяческие байки о Финисте-ясном рароге, да только все от скудоумия и желания выгодного замужества. А вот Ольга знала истинную цену перышку, а чего не смыслила, о том догадывалась. Оборотить оно могло: хоть в птицу или зверя, хоть в иного человека. Только слова верно подобрать следовало.
— Главное, не сомневаться, — сказала самой себе Ольга и подошла к окну.
Хорс как раз из-за тучи выглянул, опустил луч — заиграло перышко в его свете, а там уж и просьбу озвучить самое время пришло. Губы сами слова зашептали: заветные и непонятные, но верные. Так во сне часто случалось: читала незнакомые руны, роняла звуки и забывала тотчас. Сколько раз у раненых кровь заговаривала, унимала зубную и прочую боль.
Получилось и теперь. Стоило перо в шапку положить, нянька позади сдавленно охнула.
Обернулась Ольга, в кулак прыснула, настолько смешно вылупилась на нее нянька.
— Вот же… голубка моя, — произнесла та, покачав головой.
— Бери выше, — сказала Ольга и сама удивилась: прозвучал голос глубже и ниже, почти как у тятеньки. — Намного ловчее я, летаю и клюю не одни лишь крошки.
Когда на двор вышла и на коня вскочила, воевода поначалу не признал. Вызверился: кто-такой, почему раньше не видел? Вот тогда Ольга осторожненько перо вынула, а затем обратно в шапку положила.
— Это я, тятенька, хотела одну из хитростей показать и тебя успокоить: никто одинокую девицу в пути обидеть не только не посмеет, но и не признает, — произнесла Ольга насколько вышло ласково. Воевода лишь головой покачал.
Ольга
Красив княжеский терем, высок. В окнах — стеклышки разноцветные; на стенах — изразцы замысловатые. Когда с них птицы деволицые глядят с жар-птицами, а когда — заморские фениксы.
— Все в княжеском тереме смешалось, — проронила Ольга, а про себя подумала: «Как только домовой не покинул его еще. Впрочем, если и дальше так пойдет, плюнет и уйдет жить к лешему».
Дядька-домовой не раз на засилье иноземщины жаловался. У лешего же в лесу ждала его знакомая кикимора.
Впрочем, это она со зла: фениксы тоже красивые и ничего против них Ольга не имела. Вот черный человек с амулетом-крестом, носимым напоказ, — другое дело. Не уважала бы она ворон аки вестников царя Нави, сравнила бы. Глаза колючие, злые, бегающие уставились на нее, словно дыру прожечь собрались. Ольга в ответ посмотрела прямо, с вызовом, и жрец чужого бога первым отворотил взгляд, шагнул было к ней с воеводой, дорогу перегородил, протянул руку для благословения, но споткнулся на ровном месте и застыл истуканом, едва не разинувши рот.
«А ведь это он меня учуял. Нехорошо. Знать, непросты пришлые», — подумала Ольга. Ну да тем более следовало разобраться с ними в самое ближайшее время.
Приветствовать воеводу вышел сам князь: высоченный, могучий, будто медведь, в мехах собольих, пусть и дни еще стояли теплые. Сильный в прошлом воин, теперь накопивший нехороший жир, волосами обросший, в которых сверкало серебро. Иван тоже медведем выглядел, но помельче, пока не вошедшим в полную силу, держался позади, но стараясь не отставать от отца более чем на половину шага, на нее глянул с вызовом, да то и понятно. Иван так на всех молодцев глядел, не желая дружбы, а одного лишь подчинения. Плохой из него правитель выйдет: людей уважать ведь следует, тогда они станут работать и сражаться за совесть, а за страх только рабы заморские горазды, способные предать сразу, как повелитель слабину даст, а то и воткнуть нож в спину.