После второго взрыва участь корабля была предрешена. Скорее всего, она была предрешена и после первого попадания, но второе не оставило экипажу ни времени, ни надежды сделать хоть что-нибудь. Не прошло и полминуты, как корабль развалился на три части. Сперва оторвало нос по линии первого взрыва, затем сильно потяжелевшая от принятой воды центральная часть начала поднимать корму с винтами, но, разломившись по линии второго взрыва, винты снова нырнули под воду, сильно креня обломавшуюся корму в противоположную сторону. Через минуту на поверхности воды остались редкие головы и немногочисленные обломки, имеющие положительную плавучесть.
Самолеты и многочисленные торпедные катера, появившиеся сразу же после атаки, накинулись на сопровождение броненосца, отгоняя последнее от места разыгравшейся трагедии. Тихоходные канонерские лодки водоизмещением 400 тонн практически сразу получили по две бомбы в борт от штурмовиков нашедших подходящие цели для первого боевого топ-мачтового бомбометания, столь тщательно отрабатываемого на тренировках. Катера, маневрируя вдоль берега острова, поддерживающего их огнем из всех наличных средств, скрылись в западном направлении. Из четырехсот шестидесяти членов экипажа броненосца и канонерских лодок, живыми осталось сорок три человека, которые были подняты из воды матросами торпедных катеров.
Замотанные в сухие одеяла, старшие лейтенанты Василий Сварженко и Геннадий Смирнов, сидели в тесной каюте торпедного катера рядом с рулевым, хлебали водку из фляги и односложно отвечали на его многочисленные вопросы. Адреналин выгорел в холодной воде Финского залива задолго до того как их подняли на борт, и на обоих накатил отходняк после пережитого, похожий на тяжелое похмелье. Голова пустая, притуплены все чувства, лишь отдельные кадры всплывают перед глазами, как черно-белые фотографии… лишенные красок и эмоционального накала присутствовавшего в той действительности, в той, прошлой жизни, до падения в холодную воду…
— По тебе три зенитки шмаляли, — с трудом выталкивая слова из глотки, проговорил Геннадий. Говорить не хотелось. Хотелось лечь, смотреть в потолок, молчать и никого не видеть. Именно поэтому он начал говорить. Чтоб выгнать из души наполнившее ее безразличие, снова испытать страх за товарища и свое бессилие ему помочь…
— Шмаляли, — также выталкивая из себя слова, подтвердил Василий.
— Думал, все, не выжить тебе… а я лечу тут сзади, как фанфарон, пока ты меня собой прикрываешь…
— Брось Гена, не говори ерунды… ты выполнял приказ… следующий раз я за тобой полечу, не бери в голову…
Они снова замолчали и приложились к фляге.
— Трассера летят… кажется, каждый мне в лицо… я на восьмистах рули зафиксировал, чтоб от страху не дернуться, а потом думаю, — «А какого хрена я здесь сижу?», и как сигану… — теперь уже Василий прервал затянувшуюся паузу.
— Да ладно… я на шестистах прыгнул и рядом с тобой вынырнул… метров сорок до твоей башки было…
— Я прыжок затянул… секунды на три после взрыва… боялся, что парашют зенитками посекут… думаю, — «Когда по Генке начнут шмалять, тогда и дерну»… потом гляжу, море больно близко, пора… как на парашюте завис, все думаю, пи…ц. Но зенитки вверх, по тебе бить начали… потом твой рванул, я еще в воздухе качался… метров пятнадцать оставалось…
— Я как за тобой летел, мне всякая хрень в голову лезть начала… вижу, как будто наяву, — рыба после наших взрывов на воду всплывает и ты вместе с ней. Перепугался, что тебя моим взрывом в воде раздавит… вот я и поднажал, сократил дистанцию до полутора километров… потом думаю, тебе моим взрывом парашют запутает…
— Теперь я понял чего ты еще в воздухе орал как недорезанный, — «Васька! Ты живой?!»
— А ты в воде бултыхаешься и кричишь, — «Молчи! Финны услышат!».
Обоих летчиков на несколько минут скрутил истерический смех. С трудом успокоившись, вытерши слезы, они выпили еще и поклялись друг другу никому не рассказывать о пережитом. Оба долго держали клятву. Почти до самого вечера.
Глава 11
Последний относительно мирный 1940-й год, Ольга встретила в отдельном полку специальных средств воздушной разведки. Перед самым Новым Годом ее вызвали в Москву и Артузов, в торжественной обстановке, под пластинку исполняющую гимн Советского Союза вручил ей ее третий орден — Трудового Красного Знамени, уже второй такой в ее наградном листе. За заслуги в деле создания новых лекарственных препаратов и становления советской фармакологической индустрии.
— Служу трудовому народу! — звонко ответила Ольга на поздравительную речь, и гордо выпятила свою грудь навстречу рукам комиссара госбезопасности первого ранга, вешающим ей орден.