смешивался с шумом прибоя в левом и постепенно убаюкивал. Магнитофон
тем временем подавился "Непорочным зачатием" и замолк. Тихо так
стало, спокойно...
Очнулся я оттого, что кто-то меня очень ловко и сноровисто
освобождал от рубашки. Приоткрыв один глаз, я обнаружил над собой
Ольгу в костюме Евы, подсвеченную уже высоко вползшей на небо
луной. Стало понятно, что я еще не вполне проснулся.
- Уйди, глюк - сказал я ей.
- Ах, так? Мы не спим, значит, прикидываемся? - немало ни
смущаясь, прошептала она, и рубашка отправилась за пакетом.
- Ты нереальна, - объявил я Ольге, - все не может быть так
хорошо. И кино, и уроды эти на остановке, и менты - все как по
заказу. Так в жизни не бывает...
- Бывает, - сказала она, - и я тому живое и... - стягивая с
моих непослушных ног джинсы, - неопровержимое доказательство.
И, схватив меня за нос:
- Ну-ка, скажи еще раз "так в жизни не бывает".
Пришлось сказать. Получилось очень гнусаво и забавно. Она
негромко смеялась в кулак, и начало биться чаще обычного сердце, и
стало холодно спине...
Я стремительно трезвел. Все смешалось в моей бедной голове
Фрейд и Юнг, Ди Снайдер и книжки попроще. Она сидела рядом и водила
пальцами по моим ребрам.
- Какой же ты худющий, - качала головой.
- Ты тоже не толстая, - прошептал я и провел двумя пальцами
линию от ямки между ключиц до низа живота. Она поежилась, хихикнула.
- Щекотно. У тебя пальцы холодные.
- Это потому, что я сплю, - объяснил я ей, - а смерть и сон суть
одно и то же...
Она нахмурилась.
- Спишь, значит?
И затрясла меня, укусила за ухо.
- Эй-эй, все - задыхаясь от смеха, отмахивался я, - все, верю...
Ее лицо нависло над моим, загораживая луну, небо, мир. Глаза
казались огромными и блестели.
- Знаешь, как эскимосы здороваются?
- А? Н-нет...
- Они трутся носами - вот так... Здгаствуй...
- Здравствуй - прошептал я одними губами... - здравствуй, Ольга,
хэлло, Ольга...
- Можно нескромный вопрос? - прошептала она в мое ухо,
вытягиваясь рядом.
- Можно. Только не в это ухо - оно ничего не слышит.
Оля перелезла через меня и ткнулась носом в другое ухо.
- Можно?
- Давай...
- У тебя девушки раньше были?
Я нахмурился, подсчитывая.
- Если три... нет, четыре раза целовался - это считается?
Она боднула меня.
- Не считается!
- А сколько считается?
- Сколько? Десять! Триста! Милл... м-м-м...
Если существует рай на земле - его маленький филиал был в
ту ночь под светом луны в кухне этой типичной хрущевки, на старом
диване, пахнущем мылом и пылью. "А еще эскимосы... м-мосы... ммиау!"
Скажут - он говорит высоким слогом о простых вещах... Нет. У меня была
потом возможность сравнить - и рядом не стояло. То есть - не лежало.
Да ну на фиг...
Проснулся я от сильного запаха табачного дыма, и некоторое
время не мог понять, где нахожусь и что делаю на диване в чем
мать родила. Голова гудела. Наконец я сфокусировал взгляд и увидел
Ольгу, сидящую в коридоре на стуле, с дымящейся сигаретой в безвольно
опущенной руке. Голова тоже устало опиралась на руку, рука - локтем
на покрытое халатом колено. Под ненакрашенными глазами легли тени.
Я приподнялся, потянулся рукой за штанами.
- Ты что, куришь? - спросил вполголоса.
Она посмотрела на меня. Попыталась улыбнуться.
- Вообще-то нет. Только когда ширнусь...
- Не ври, плохо получается. Что случилось?
- Да бабке совсем плохо... вот, скорую вызвала.
Скрипя зубами, я натянул трусы, штаны, рубашку. Подобрал с пола
неведомо как вывалившуюся записную книжку.
- Я их встречу?
- Да они знают. Не в первый раз.
Я упал обратно на диван, потер лоб.
- Уфф...
- Там еще спирт остался, в бутылке.
- Тпрр... Не хочу.
- Как голова, ухо? Можем, тебя им заодно покажем?
- Фиг два... еще залечат.
Под окнами затормозили. Оля встала, пошла ко входной двери.
Я протянул руку к магнитофону... передумал, сел на стул и стал
смотреть в окно. Медленно-медленно начинало светать. Часа четыре
утра. Елки-моталки, столько всего за один день.
Слышно было, как люди в белом поднимаются по лестнице. Ольга
открыла, не дожидаясь звонка. В коридоре висело зеркало, и я увидел
в нем входящих - старушку-врача с восковым лицом трупа и молодого
черноусого парня, похоже фельдшера. Затопали в коридоре, хлопнули
входной дверью, отворили внутреннюю. "Сюда... Не разувайтесь...".
Топ-топ-топ. Оля ушла с ними, закрыла за собой дверь.
Я все-таки поставил музыку, очень негромко.
"Тот, кто дает нам свет.
Тот, кто дает нам тьму.
Но никогда не даст нам ответ
На простой вопрос - почему?".
Под тоскливо-магнетический голос Бутусова время текло
незаметно. Сидеть, привалившись спиной и затылком к шершавой
стене, было легко... И когда в коридоре снова затопали, засопели
я удивился "Так быстро?". Кассета еще не успела отмотаться и в
один конец...
- Девушка, ну какая больница? - усталый, приглушенный голос
врачихи , - она же умирает, это и слепому видно. Ее у нас просто не
возьмут, и что делать?
Неразборчиво.
- Ну приступ снять... ну еще туда-сюда... вызывай, если опять
будет синеть.
И показала глазами, я хорошо видел это в немытом зеркале
"Или не вызывай".
Ага. Тебе-то что, старая карга. Тебя по знакомству оставят
умирать в палате, протянуть лишний месяц - будут колоть всякую
дрянь по десять кубиков, делать кислородную маску, интубацию или
как там называется эта игла с проводками в вену... Может быть,
даже вытащат c того света раз или два.
Старушенция ретировалась, а черноусый задержался. Прополз
взглядом белесых, слегка навыкате глаз по хрупкой фигурке Ольги,
привалившейся к косяку. Сказал по-хозяйски:
- Не скучаешь, красна девица? А то я могу после дежурства и