И поиски ответов (или хотя бы намёков на оные) настырному биографу приходится вести в творческих материалах Александра Пушкина. Там, в черновых и беловых рукописях, есть пища для размышлений и интуиций.
«Ты не можешь вообразить, как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать, — признавался поэт П. А. Плетнёву 9 сентября, в самом начале болдинского сидения. — Жена не то, что невеста. Куда! Жена свой брат. При ней пиши сколько хошь. А невеста пуще цензора Щеглова, язык и руки связывает… <…> Ах, мой милый! что за прелесть здешняя деревня! вообрази: степь да степь; соседей ни души; езди верьхом сколько душе угодно, [сиди<?>] пиши дома сколько вздумается, никто не помешает. Уж я тебе наготовлю всячины, и прозы и стихов» (XIV, 112).
Пушкин сдержал слово: и впрямь «наготовил». Три месяца болдинской осени 1830 года — «период беспримерной творческой активности» поэта[121]. В доме с мезонином он доводил до конца, до характерного росчерка под текстом, старые сочинения и созидал новые; воплощал в жизнь и задуманное ранее, и то, что было навеяно болдинским бытием (последнее для нас наиболее любопытно). Ниже, в ряде пунктов, мы касаемся этой «деятельности неимоверной»[122] только слегка и рассматриваем оную — разумеем одолевавшие Пушкина думы и его произведения — в высшей мере схематично и под определённым углом зрения.
Конечно, избирательный подход легковесен, имеет серьёзные методологические изъяны и обычно не слишком эффективен, но тут он оказывается урожайным. Вот плоды самых поверхностных наблюдений.
I. В ряде произведений, созданных накануне женитьбы, «болдинский помещик» (XIV, 124) прощался с былыми возлюбленными. Однако в его сочинениях тех месяцев, в стихах и прозе, пульсирует и антитетическая тема — тема возвращения к женщине, с которой в прошлом было многое связано[123]. В рамках заданной установки нам важна именно встреча, непреднамеренная и эмоциональная, а не её житейские и прочие последствия (они, кстати, разные).
Евгений Онегин на великосветском балу в Петербурге сталкивается лицом к лицу с княгиней Татьяной N., в девичестве Лариной, чью любовь он некогда отверг.
Гусарский полковник Бурмин встречает в поместье Ненарадове Марью Гавриловну, над которой жестоко подшутил в дни молодости («Метель»), «Она не могла не сознаваться в том, что она очень ему нравилась; вероятно и он, с своим умом и опытностию, мог уже заметить, что она отличала его…» (VIII, 84).
А «ветреный любовник» Дон Гуан, тайком приехав в Мадрид, вновь обретает давнего «милого друга» Лауру:
Чуть ниже мы дополним этот перечень ещё одной, пожалуй, самой выразительной иллюстрацией.
II. Болдинская повесть «Барышня-крестьянка» — умозрительное, без точек над «i», эскизное, вдобавок замаскированное под шутку, но всё-таки приближение к проблеме крепостной любви.
Алексей Иванович Берестов, сын помещика, привыкший «не церемониться с хорошенькими поселянками», становится жертвой женского лукавства. Он всерьёз увлекается переодетой барышней Лизой Муромской — «крестьянкой Акулиной», «дочерью Василья кузнеца». «Оба они были счастливы настоящим, — читаем у Пушкина, — и мало думали о будущем».
Не ведая о травести, молодой барин оказывается в отчаянном положении: «Алексей, как ни привязан был к милой своей Акулине, всё помнил расстояние, существующее между им и бедной крестьянкою…»[125] Когда же отец принуждает его жениться на «уродливой» дочери соседа-англомана, Алексей упорствует и делает-таки дерзновенный шаг: «В первый раз видел он ясно, что он в неё (Акулину. — М. Ф) страстно влюблён; романическая мысль жениться на крестьянке и жить своими трудами пришла ему в голову, и чем более думал он о сём решительном поступке, тем более находил в нём благоразумия. <…> Он написал Акулине письмо самым чётким почерком и самым бешеным слогом, объявлял ей о грозящей им погибели, и тут же предлагал ей свою руку» (VIII, 114, 117, 123).
122
Летопись жизни и творчества Е. А. Боратынского / Сост. А. М. Песков. М., 1998. С. 249 (письмо Е. А. Боратынского Д. Н. Свербееву, написанное в декабре 1830 года).
123
После встречи в Москве в декабре 1826 года с княгиней Марией Волконской (урождённой Раевской) эта тема стала для Александра Пушкина особо значимой, едва ли не мистической.
124
Заодно возьмём на заметку и такую реплику героя:
125
В черновом варианте далее следует: «…и не мог и подумать склонить отца своего на таковое дурачество» (