Крупная седая голова воеводы покоилась на ковровой подушке, набитой сухим хмелем. В бою с касо-гами кавказский богатырь изловчился хватить его булавой по шлему. Шлем выдержал – хороший был у него шлем, византийской работы, – но с того сражения его стала мучить бессонница. Бессонница у полководца, который едва ли не ежедневно чудом не падал с коня от усталости. Поначалу это показалось смешно, но недосып вскоре начал сказываться на его памяти, а это уже грозило не ему – это грозило дружине. Он пожаловался знахарю, хотя терпеть не мог жалоб, не к лицу они воину, но выхода не было. И тогда знахарь – хороший был знахарь, раз за него запросили тройную цену на Царьградском рынке, хазарский еврей, – посоветовал спать на подушке, набитой сушеным хмелем. И с той поры он всегда отлично спал до своей самой последней ночи.
Странно, у каждого человека в жизни всегда бывает своя собственная первая ночь и своя собственная последняя– то, что между ними, и есть вся его жизнь. Но никакой человек, даже самый мудрый, не помнит о своей первой ночи, и никто не знает, какая ночь окажется последней. Почему так распорядились боги? Почему человек не должен знать о начале своего пути в этом мире и, понимая, что конец неизбежен, не ведает о часе его прихода? Может быть, чтобы заранее отчитаться перед самим собою, не ожидая, когда восчувствует первые признаки конца? Чтобы успеть понять, кем ты прожил отмеренную тебе жизнь – серым мышонком, трусливо грызущим считанные плесневелые зерна, собакой, с благодарностью хлебающей остатки хозяйской похлебки, или степным орлом, раз в два, а то и в три дня добывающим себе зазевавшуюся дрофу или оплошавшего зайца. Да, орел парит в поднебесье, да, у него нет запасов на черный день, да, его смертельные броски из-под солнца на спасающую жизнь земную тварь не всегда приносят удачу, но когда приносят, это – его удача. Это – его победа, его награда, его торжество, добытые его волей и силой, претворенные в сладкий кусок еще живого мяса. Это – достойная жизнь, позволяющая улыбнуться навстречу беззубой усмешке черной старухи с косой в руках: «Спасибо, старая, своим терпением ты даровала мне пьянящие мгновения победы…»
Нет, не о том следует думать сейчас. Она уже приближается, эта старуха, и все живое, что пока еще осталось в теле, уже слышит ее беззвучную поступь. Так пусть воскреснут на прощание не звон мечей, не трубные гласы побед, а облик маленькой золотоволосой девочки с кудрями до плеч.
Ольга – королева русов…
– Я – Ольга, королева русов!
Они восторженно признавали в ней свою королеву и радостно служили всем ее прихотям. Это было в загородном поместье псковского воеводы Ставко, который спрятал и прикрывал, и воспитал – низкий поклон ему от всей души – дочь Олега Ольгу и сына Сигурда Свенди вместе с собственными детьми такого же возраста, Берсенем и Всеславой.
Ах, какое это было веселое и дружное детство! И потом, когда повзрослели их души и расцвели тела, а дороги разошлись по ступеням придворной лестницы, оказалось, что та, детская дружба навеки поселилась в их душах. Она повелевала каждым из них безмолвными приказами, которые невозможно было не исполнить. И этот огонек, зажженый в детстве, горел всю жизнь в их сердцах, согревая и освещая.
А тогда, когда были детьми…
Умирающий улыбнулся.
Тогда мальчики немедленно влюбились в Ольгу, хотя Свенди этим очень возмущался. Ему казалось, что Берсень просто обязан был влюбиться во Всесла-ву, чтобы не мешать ему, Свенди, любить Ольгу. Дело доходило и до потасовок, в которых чаще проигрывал Свенди: обладая неустрашимой яростью, он был тогда слабее и на целый год младше Берсеня.
Так продолжалось до тех пор, пока матушка не объяснила, что Всеслава – родная сестра Берсеня, а в сестер не влюбляются, и потому было бы естественнее, если бы Свенди влюбился во Всеславу. Но сердце Свенди было уже занято навсегда – он любил только Ольгу. Ольгу, королеву русов. С золотыми кудрями до плеч.
Огромная загородная усадьба псковского воеводы Ставко была больше похожа на замок, если судить по количеству явной и тайной охраны Впрочем, это он сейчас отмечает особую осмотрительность старого друга отца и любимца конунга Олега: поговаривали даже, что нынешний псковский воевода как-то представлял самого Олега на каком-то очень важном совете. Но тогда Свенди жил в другой стране, которая называется Детством, где многого просто не замечаешь, настолько там прекрасно жить. И они жили жизнью удивительно звонкой, до краев переполненной радостью. Носились по всему саду, катались на лодках по всем прудам, играли, ссорились и мирились, смеялись и плакали, не замечая в кустах безмолвных, всегда настороженных, как для прыжка, воинов.