Так Всеслава была возведена в ранг второго лица, и отныне к ее ногам клали цветы, но — после того, как их получала Ольга, и непременно в меньшем количестве. Справедливость восторжествовала, все быстро забыли о вспыхнувшем было споре. А на следующий день Ярыш удивил всех второй раз. Воевода Ставко принес ему деревянный меч.
— Привыкай, Ярыш. Будущий воин должен носить меч с детства, чтобы рука знала, где его искать.
— Кланяюсь и благодарю тебя, мой господин. — Ярыш и вправду низко поклонился, чего остальные дети никогда не делали. — Дозволь одну просьбу.
— Проси.
— Отец передал госпоже Неждане мои вещи. Среди них — его подарок, которым он опоясал меня полгода назад. Я очень прошу тебя, мой господин, разрешить мне носить его, пока не подрасту. На нем написана клятва, которой я никогда не нарушу.
— Я верю твоей клятве, Ярыш.
Отцовским подарком оказался настоящий меч, откованный соразмерно росту сына. Вдоль отточенного лезвия шла надпись славянской вязью:
«Без нужды не обнажай, без славы не возвращай в ножны».
Ах, каким счастливым детством одарили их боги!…
ГЛАВА 3
Свенельд привычным широким шагом вошел в шатер великого князя. Игорь был один, просматривал какие-то бересты и то ли уж очень внимательно продирался сквозь славянскую вязь, то ли просто сделал вид, что не заметил им же вызванного воеводы. С ним это случалось, и Свенельд лишь усмехнулся про себя. Молча склонился в полупоклоне, прижав правую руку к груди. Это было неприятным для него новшеством, так как доселе русы лишь коротко склоняли головы. А поклон с рукой на сердце был позаимствован великим князем у хазарских послов, именно так приветствовавших его, кагана Киевского. Это торжественное приветствие настолько понравилось Великому Киевскому князю, что было введено повелением, едва лишь пыль осела за копытами коней посольской стражи.
Игорь продолжал безмолвствовать, строго глядя в бересту. Свенельд негромко сказал:
— По твоему повелению, великий князь.
— Древляне собрали вече, — князь показал берестяную грамотку и начал неторопливо рвать ее, отщипывая лоскутки. — После криков, драк и споров решили самовольно уменьшить дань, а заодно и полюдье. Твоя дружина готова?
— Как всегда, великий князь.
— Пойдем двумя дружинами. Ты со своей обойдешь древлян, я со своей ударю им в лоб. Что скажешь?
— Надо согласовать наши удары.
— Для того и повелел прийти. Ты приводил древлян к покорности, пока я воевал с ромеями, а потому хорошо знаешь их леса.
— Прошлой осенью я собирал там полюдье для тебя.
— Расскажи о наших путях. Моем и твоем, так легче проверить проводника. — Игорь отбросил изорванную бересту, подумал, сказал нехотя: — О дорогах лучше говорить сидя.
— Как повелишь, князь.
— Садись, воевода.
Свенельд подождал, пока князь опустится в кресло — а Игорь делал это почему-то напряженно, медленно, с непонятной осторожностью, которая всегда задерживала внимание воеводы, — присел напротив, через стол.
— Я приказал наградить византийского врача дюжиной батогов, — неожиданно сообщил Игорь.
— Он упустил твою болезнь, князь?
— Он упускает все мои болезни, — угрюмо проворчал князь. — Если бы он был рабом, я бы давно отправил его на съеденье своим псам. Но, к сожалению, он — свободный.
— Может быть, у него мало опыта?
— Все его снадобья и настои я сначала проверяю на челяди. Вчера еще один умер от рези в животе.
— Дозволь предложить тебе, князь, моего лекаря. Я купил его, не пожалев золота, и не жалею, что купил.
— Ценю твою щедрость, воевода, — усмехнулся Игорь. — Однако врачующий тело слишком много знает о его слабостях.
— Возьми с него клятву молчания.
— Ты что-то слишком настойчив сегодня, Све-нельд. — Князь в упор глянул тусклыми бесцветными глазами. — Но мысль твоя мне нравится: лекарь должен быть рабом. Я куплю себе врачевателя, как только избавлюсь от византийского знахаря.
Свенельд позволил себе слабый намек на улыбку. Это была непозволительная дерзость, но очень уж странным показался ему великий князь в то утро.
— Ты решил отослать в Царьград целителя, знающего о твоих слабостях?
— Он не доедет до Византии. — Игорь внезапно оживился. — Я говорил тебе о договоре с печенегами. Это добрый плетень меж нами и ромеями. Колючий.
— Рано или поздно эти колючки перестанут нравиться византийцам, великий князь.
Игорь строго свел брови на переносье:
— Я не забываю о своих поражениях, Свенельд И не люблю делить победы с удачливыми воеводами.
У Игоря было на редкость дурное настроение Сказывалась не только обычная утренняя сварливость: Свенельд чувствовал, что князя раздражает его присутствие, но повода удалиться Игорь ему не давал Нет, воевода не боялся его гнева: силы были приблизительно равны. Дружина Свенельда, как и положено, уступала княжеской в численности, но выучка ее искупала это внешнее преимущество, а количество одержанных побед вселило в его воинов ощущение непобедимости. И все же Игорь в то утро не скрывал своего неудовольствия: мельком брошенное предупреждение, что Свенельд не будет участвовать в задуманном Игорем походе на Византию, содержало открытый намек на завтрашнюю немилость. При одном условии: если этот второй поход принесет Игорю победу, а не разгром, как первый.
«Этот поход он уже оговорил с печенегами, — думал, слушая князя Игоря, воевода. — Их набег отвлечет силы ромеев… Точно так же, как древляне отвлекут меня Бересту он изорвал очень старательно и неторопливо, так и не показав мне, а о моем пути в обход он своевременно сообщит древлянам. Недаром же увел разговор о совместных действиях в сторону. Это следует проверить…»
И предложил:
— Если повелишь, я могу пройти Гремячим бродом.
— Гремячим? — недоверчиво переспросил Игорь.
— Вверху — каменная гряда, и шум воды заглушит переправу дружины в седлах. Если древляне не будут ждать меня на другом берегу, я выйду им за спину.
— Гремячий, — повторил князь. — И древляне окажутся меж нашими мечами?
— И они окажутся меж нашими…
Из— за полога внутрь шатра скользнул молодой гридень. Не глянув на Свенельда, склонился к княжьему уху.
— Привезли?. — громко переспросил Игорь.
В его голосе слышалось почти восторженное нетерпение. Гридень шепнул что-то еще, но князь перебил:
— Ему дали отдохнуть? Подготовили? Гридень молча поклонился.
— Тогда давай его сюда. Немедля!
Гридень, пятясь, тут же покинул шатер. Игорь вскочил, прошелся, возбужденно потирая руки.
— Византия прислала подарок. Они боятся меня. Боятся!…
Полог откинули снаружи вышколенные Кисаном гридни, и в шатер, настороженно озираясь, вошел рослый, обнаженный по пояс парень. Могучий торс его блестел, натертый оливковым маслом. Он низко поклонился и, выпрямившись, замер, скрестив на груди перевитые мускулами руки.
— Как твое имя, богатырь? — спросил Игорь. Богатырь лишь что-то беспомощно промычал.
— Хорош! — сказал великий князь, любуясь живым подарком. — Ты согласен со мной, воевода? И — без языка, как я и требовал.
— Хорош, — равнодушно отметил Свенельд. — Ро-меи откупились от твоего набега, великий князь?
— Месть! — Игорь потряс сжатым кулаком. — Я помню свой разгром даже тогда, когда сплю. Ступай, Свенельд, ступай. Мы потом поговорим о древлянах и… Как ты назвал брод?
— Гремячий.
— Да, да. Потом, потом. Тебя известят. Свенельд молча поклонился и вышел из шатра.
— Всадники! Всадники!…
Маленький служка в черных развевающихся одеждах торопливо бежал через двор, выпятив жалкий клок редкой беспомощной бороденки. И вмиг ожил тесный двор христианской общины, в которой и церкви-то не было, а вместо нее стояла в центре двора малая моленная изба с грубо вырубленным деревянным крестом над входом. Церкви не было, а страх был, потому что громили христиан в те времена часто и нещадно и всегда вдруг, внезапно, без угроз и каких-либо поводов, и не барыша ради — какой барыш с нищих да убогих? — а скорее ради упоения собственной безнаказанностью да озорством. И насмерть перепуганные нищие последователи Христовы всполошно заметались меж покосившихся древних изб. Заметались молча и обреченно…