– Прости, королева русов, – Свенельд невесело усмехнулся
– Поэтому… – Ольга наклонилась к ребенку, чтобы избежать суровых глаз воеводы. – Не трогай пока князя Игоря. Пока, Свенди. Пока сыну не исполнится хотя бы год.
– Именно год?
– Да. Мне так сказал христианский священник. Все передается через молоко, а я сама кормлю Святослава.
– Все передается через кровь. Ты забыла об этом, дочь Олега?
– Месть – не богоугодное дело, – тихо сказала великая княгиня, по-прежнему не поднимая головы.
– И это тоже сказал тебе священник? -Да.
– Что ж, если ты считаешь месть за убийство отца делом, противным твоей совести, я возьму на свою душу не только отмщение за гибель своего отца Си-гурда, но и за великого князя Олега Вещего, – Све-нельд резко встал. – Прости, великая княгиня, и разреши удалиться.
И стремительно вышел, не ожидая ее слов.
В душе его опять вскипела такая мешанина из любви, злости, понимания и непонимания, что, если бы он остался хоть на миг, он бы все выложил великой княгине, любимой женщине и матери его сына. Но он вовремя ушел, а пока бродил по дворцовым переходам, разыскивая Ярыша, злость и непонимание улеглись на самое дно. И он встретил побратима почти спокойно. А после обычных вопросов о здоровье сказал:
– Бери коня посмирнее и – к древлянам. Глаза Ярыша блеснули, как в старые времена:
– Неужто дождался я?
– Я тоже дождался, – усмехнулся Свенельд. – Пришла пора поквитаться и для тебя, и для меня, и для Горазда.
Воротившись домой, он тотчас же послал гонца к древлянскому князю Малу с берестой, пахнувшей сандалом. В ней воевода не только уведомлял князя о готовящемся походе княжеских дружин, но и просил как можно быстрее переправить в Киев его дочь и внучку. Славянский князь вовремя получил бересту, но с тем же гонцом отправил Свенельду свое послание. В нем он умолял воеводу заставить великого князя повременить с наступлением на Древлянскую землю.
Однако исполнительный Адвольф уже мчался в дружину на самом резвом скакуне из конюшни самого Свенельда.
Впрочем, Свенельд знал великого князя куда лучше, чем князь Мал. Игорь был весьма медлителен в принятии решений да и в самих действиях, коли уж решения со скрипом были приняты. Это не было осмотрительностью вождя – это была нерешительность вялого человека.
Гораздо больше Свенельда тревожила размолвка с великой княгиней, весьма похожая на семейную ссору. Без ее согласия на кровную месть обоих родов – рода конунга Олега и рода витязя Сигурда – невозможно было обойтись, хотя сам Свенельд в запальчивости и выкрикнул нечто подобное. Нет, поскольку тогда кровная месть превращалась в рядовое убийство.
А он так не любил каяться и просить прощения! Однако свалить всю вину на Мстишу было и опасно, и неверно. Внуки бы тогда не поняли жестокости его сына, приписав ее не необходимости, а лютости и жажде мучений.
Ольга капризна и несговорчива, как избалованный ребенок. Кто же избаловал ее? Мать умерла при родах, тогда – отец? Но конунг был суров и требователен ко всем в равной степени. Тогда кто же?…
Да они ее и избаловали. Там, на озерах с кувшинками в поместье воеводы Ставко. «Ольга – королева русов!…» – восторженно и вполне искренне вопили они. Но королев, как и королей, готовят с детства. Готовят долго и тщательно, гася в ребенке зачатки зазнайства и вседозволенности. А что же делали они? Они лелеяли и зазнайство, и вседозволенность у маленькой Ольги. Они упоенно играли в королевский двор, зная о нем только то, что говорили легенды. И сотворили свою королеву.
Свенельд усмехнулся, внутренне признав, что более всего старался он. Он, влюбленный мальчишка, сам вознес свою королеву на невидимый трон…
И сама она с восторгом и упоением во все это играла. Воевода улыбнулся, вспомнив об иноходке. Да и сейчас играет. Как с тем же христианством.
Значит, эту игру придется продолжать. Иного пути нет, если он хочет заручиться ее согласием. Детство дается в долг, и этот долг платят под старость.
Свенельду и в голову не могло прийти, что великая княгиня Ольга думала в то время приблизительно то же самое. Не потому, что он ее не знал, а потому, что ничего в ней не видел, кроме той королевы русов, в которую они играли в детстве. Он не видел в ней матери, взрослой женщины и, что самое главное, великой княгини. Для него она по-прежнему оставалась дочерью конунга, а не супругой Великого Киевского князя.
Но он был бы очень недоволен, узнав, что в собеседники она избрала ромея Асмуса.
– Твоя досада идет от твоей доброты, а не от твоего гнева, королева русов, – приятно для любого слуха разглагольствовал личный дворянин великой княгини. – Ты рассуждаешь так, будто тебя обидел давний друг детства твоего. Но тебя, тебя, великую княгиню, оскорбил служилый боярин. Да, известный воевода, да, покоритель многих племен и народов, но пред тобою, равно как и пред самим Великим Киевским князем, он – первый среди челяди, и не более того. Оскорбив тебя, он оскорбил саму великокняжескую власть…
Ах, как проникновенно журчал его голос! Он способен был успокоить любую женскую душу, если бы душа эта жаждала успокоения. Но совесть успокоения не ищет.
– ..королевское достоинство – а ты королева для всего просвещенного мира – требует отречения от детства. Короли всегда старше собственного возраста, потому что у них нет и не может быть ничего, кроме долга перед страной и народом, которым они повелевают…
Ею он повелевает, потому что он – великий воевода Свенельд – не просто друг ее детских игр и детских лет. Он – отец ее единственного ребенка, он сотворил то чудо, на которое оказался неспособным ее великий супруг.
Вот о чем думала княгиня Ольга, прекрасно понимая, что сказать об этом кому бы то ни было невозможно И нужно играть в ту игру, которую выбрала для нее судьба. А лучше всего – молчать. Молчать и слушать, как журчит голос сладкозвучного ромея. И уютно думать при этом, что не видать этому византийскому соловью боярского пожалования. Хотя бы за то, что осмелился сравнить ее единственную любовь с челядином. Как он сказал?… Первый среди челяди? Вот ему и быть первым среди челяди.
Вошел Ярыш. В походной одежде, с мечом на поясе и торжествующей улыбкой на заросшем лице.
– Прими мой поклон, королева русов, и дозволь распрощаться с тобой.
– Куда же ты собрался?
– Побратим пригласил меня на большую охоту, которую он подготовил вместе с князем Малом, великая княгиня.
В меру собственных возможностей Ярыш стремился говорить иносказательно, поскольку уж очень не доверял ромею. Однако все его отлично поняли, и Ольга сказала с плохо скрытым неудовольствием-.
– Передай Свенельду, что я прошу отложить все охоты до начала осени.
– Почему?
– Потому что в сентябре моему сыну исполнится год. И до этого дня я не хочу, чтобы уши его слышали стоны, а в моем молоке – появился вкус крови.
– Я не понял… – растерялся Ярыш.
– Передашь не поняв! – резко перебила великая княгиня. – Вместе с моим приветом. Ступай.
Ярыш нерешительно потоптался, открыл рот, чтобы попросить разъяснений, но раздумал и, молча поклонившись, вышел.
Свенельда совсем не обескуражило желание великой княгини отложить до начала осени «большую охоту». Он полагал, что медлительность князя Игоря задержит перевод его сил в земли древлян до конца уборочных работ, на которые он вынужден был отпускать многих своих дружинников согласно давно сложившейся традиции. Старые дружинники имели свои земельные наделы, младшие – в своем большинстве – были сыновьями землевладельцев. По этой причине все боевые действия старались приурочить к тому времени, когда на полях будет убран хлеб.
Существовала и другая причина, заставлявшая воеводу принимать условия, поставленные княгиней. Князь Мал все еще не желал отпускать от себя свою крохотную внучку.