Валентин Павлович Свенцицкий
Ольга Николаевна
На вокзал приехали очень рано: ещё не было звонка.
Ольга Николаевна сама настаивала, что ей лучше ехать одной. Но теперь, при мысли, что никто не поедет с ней, чувствовала себя несчастной.
Около неё, не садясь, стояли дети: Коля, гимназист первого класса, в большой фуражке и серой куртке, и Лизанька, девочка семи лет, в голубеньком платьице, остриженная наголо. А рядом, за тем же углом стола, сидел муж, Андрей Петрович, плотный, немного лысый мужчина за сорок.
Всё кругом казалось ей не так. Все только и думали о том, чтобы сделать ей неприятное.
Когда она сядет в вагон, останется одна, не будет видеть ни мужа, ни детей, она успокоится, и всё пройдёт…
Попробовала заговорить с мужем:
— До моего возвращения не переезжайте в город… Надо поискать квартиру.
— А если ты задержишься? — просто спросил Андрей Петрович; но сейчас же испугался и скороговоркой поправился: — Тебе, наверное, не захочется так рано возвращаться домой.
Ольга Николаевна закусила губы и замолчала.
…Теперь недолго. Сейчас звонок. Она сядет в вагон и поедет. Никто не будет ни о чём спрашивать, никто не будет смотреть испуганными глазами, и лгать, и притворяться…
Когда вошли в вагон, Ольга Николаевна на одно мгновение испугалась, как будто бы только сейчас поняла, что значила эта поездка. Оглянулась на мужа. Он помогал носильщикам класть вещи на верхнюю полку; в красную шею врезался белый, блестящий воротничок… Поскорей отвела глаза: её поразило определённое и неожиданное чувство физического отвращения. Страх исчез, но стало пусто, и ноги подкашивались от слабости. Поскорее села и прижалась головой к стеклу. В окно дуло. По коже прошло неприятное ощущение свежего воздуха. Чтобы заглушить его, Ольга Николаевна сказала:
— Я думаю, теперь можно ехать домой…
Она говорила безлично, потому что не знала, как назвать мужа. Он казался ей совершенно чужим. И дети были совершенно чужие, и всё вообще совсем чужое, ненужное…
…И зачем они здесь?.. И почему не хотят оставить её в покое?..
Андрей Петрович не знал, как отнестись к её словам.
— До второго звонка двадцать минут, — сказал он.
— При чём тут второй звонок… не понимаю, — пожала она плечами.
Муж замолчал.
…Ну, конечно… они уверены, что я скоро умру… даже возражать не стоит…
Ольга Николаевна едва сдержалась, чтобы не крикнуть: «Убирайтесь! Оставьте меня…»
Коля спросил:
— Раковины ползают?
Ольга Николаевна думала, что ответить ему, и молчала. Андрей Петрович тоже молчал, чтобы Коля не разболтался.
— Почему ты не ответишь? — медленно сказала она.
Андрей Петрович притворился, что он не слышит.
— Ты что, Коленька?
Но Коля больше не спросил ничего.
«Ах, скорей бы, скорей, — думала Ольга Николаевна… — Всем им тяжело со мной, и зачем-то сидят здесь. И никто не хочет понять главного… самого главного… А что же главное? Да всё равно… только бы ушли, скорей бы все ушли и оставили меня одну…»
Когда пробил второй звонок, Андрей Петрович так быстро встал, точно он всё время прислушивался и ждал его.
Потянулся через детей к Ольге Николаевне. Влажными губами несколько раз коснулся её сжатых, холодных губ и сказал:
— Ну, прощай, пиши с дороги… Как устроишься, не забудь телеграфировать…
Больше ему нечего было сказать, и он прибавил:
— Непременно… слышишь…
Коля молча поцеловал её щёку. Лизанька нарочно отстала. И, когда они повернулись, чтобы идти к двери, с силой нагнула к себе Ольгу Николаевну, обхватила её шею руками и, не целуя, прижалась щекой.
Ольга Николаевна с трудом разжала ей руки и с удивлением посмотрела в большие, полные слёз глаза.
— Ты что?.. разве тебе жалко маму? — сказала она; губы её задёргались. — Ступай, ступай… папа будет беспокоиться…
Она повернула Лизаньку за плечи и тихонечко толкнула к двери.
Дорога утомила Ольгу Николаевну, но всё-таки ей казалось, что она приехала почти здоровая. Не хотела идти к доктору: «Что я ему скажу? Он велит ехать домой…»
Пошла только для того, чтобы написать мужу, какие скверные врачи у них в городах: из-за всякого пустяка посылают на юг…
Но доктор нисколько не удивился, что Ольга Николаевна приехала лечиться. Посоветовал ей остаться месяца на два в санатории.
Он очень понравился ей. У него серые, близорукие глаза и большие, красивые руки. «Похож на музыканта, — почему-то подумала она. — Всё равно надо искать комнату, брать обеды, хлопотать, а здесь, в санатории, всё устроено».