— Да как вам сказать. Кажется, больше всего из-за денег, — просто сказал он. — У отца большая семья. Надо было выбирать такой факультет, который дал бы сразу верный заработок. На семейном совете решили: быть мне доктором. И стал я доктором.
Ей хотелось на откровенность ответить откровенностью. Она сказала:
— Я тоже не на своём месте. Только между мною и вами большая разница: вы, по крайней мере, знаете, что любите по-настоящему, а я нет.
— А что не любите, знаете? — спросил он. Повернулся и посмотрел ей прямо в лицо.
— Да, знаю. Я не люблю мужа, — отчётливо выговорила она, — и… вас, может быть, удивит, не люблю детей… Я вышла замуж очень рано — семнадцати лет. Мне хотелось жить самостоятельно и быть совсем взрослой. Теперешний мой муж знал меня с детства. Я привыкла считать его своим человеком. Он сделал мне предложение — я вышла. С первых же дней поняла, что не люблю его. А детей… знаете, это ужасно странно… я любила, только покуда они были совсем маленькими, лет до пяти… потом всё меньше и меньше… А теперь мне безразлично, есть они или нет… и что с ними… Иногда тяжело это. Я бы так хотела любить их… да не любится, — с горечью вырвалось у неё, и, чтобы скрыть это, она шутливо прибавила: — Лучше быть доктором и не любить медицины, чем быть женой и не любить мужа: так что вы всё-таки счастливее меня… А потом ещё одна разница между нами…
Она не договорила. Он подождал и спросил её:
— Какая?
— Вы здоровы, а я больна…
Андрей Владимирович осторожно взял её руку и сказал:
— Вы будете здоровы… вы скоро поправитесь. Я, может быть, плохой доктор; но я верю в это…
Ольга Николаевна чувствовала, какая у него большая и сильная рука: по сравнению с ним у неё как у маленькой девочки. И он держит её, точно взрослый ведёт гулять.
По обе стороны шоссе яркой лентой тянется молодая, ещё не запылённая зелень. Горы стоят близкие, ясные. Море, небо, воздух — всё пронизано тёплыми солнечными лучами.
Теперь они шли почти молча. Перекидывались отдельными фразами. Но каждое, самое незначительное, слово имело какое-то отношение к тому главному, что знали они оба.
Ольга Николаевна удивилась, когда он спросил её:
— Вы не устали?
И сказала:
— Я даже не заметила, сколько прошли.
— А всё-таки пойдёмте домой.
— Но я же совсем не устала, — радуясь, повторяла она.
— Для первого раза довольно.
— Вы мне говорите это как доктор? — смеялась Ольга Николаевна.
— Да, как доктор.
— А что мне скажет Андрей Владимирович?
— Андрей Владимирович скажет: будем ходить весь день и всю ночь; взойдём на высокую гору и будем сидеть там и смотреть на море. Но вы Андрея Владимировича не слушайте: он очень неблагоразумный… особенно сегодня.
— Значит, я должна слушать скучного доктора?
— Да, скучного доктора.
Они говорили всё это, уже повернув назад по шоссе.
Ольге Николаевне хотелось идти быстро и говорить всё, что приходило в голову. Она не задумывалась ни над одним своим словом и не вслушивалась в то, что он говорил ей.
Когда они подходили к белому забору санатория, Андрей Владимирович сказал:
— Поставьте эту ветку в воду — бутон распустится.
Он подал ей розу, которую нёс в руках.
Она взяла молча. Забыла поблагодарить и, пока шла до своей комнаты, держала её около губ…
Долго стояла Ольга Николаевна около открытого окна: смотрела в сад.
Пусто и тихо было кругом, но она прислушалась к себе, как будто бы хотела понять что-то.
Бесцельно прошлась по комнате. Увидала зеркало. Остановилась — посмотрела как в постороннего человека: «Лицо немного усталое… но ещё совсем не старое… никто не даст и тридцати лет».
Подошла к столу, взяла ветку розы и долго вдыхала запах бутона. Поставила назад и только тут заметила на столе письмо. Прочла адрес на конверте. Не распечатывая, положила назад: «Это потом… А сейчас пусть всё будет другое…»
Она пропустила время обеда. Не хотелось встречаться с больными и идти в столовую. В светлой маленькой комнате с гладкими белыми стенами тесно. Теперь хорошо сидеть на берегу моря, у самого прибоя, и слушать, и смотреть вдаль, ни о чём не думая.
Она взяла синий шарф, как будто бы эта вещь принадлежала теперь не ей, а ему, потому что он узнал её по синему шарфу. Повязала им голову вместо шляпы и, боясь встретить кого-нибудь из больных или из служащих, пошла к морю, опять на то место, где встретились они утром.
Это было в стороне от купален, около невысоких скал, куда обыкновенно никто не ходил гулять, и можно было сидеть одной целыми часами.