— Этого хочет всякая. Полюбишь, выйдешь замуж…
Ольга засмеялась, припав щекой к коленям матери.
— Мамочка, мамочка, какая ты глупая.
Она смеялась все больше. Ей стало жаль свою мать, потом себя. Слезы навернулись на ее глазах.
Ксения Игнатьевна нагнулась над нею. Непонимающая, сбитая с толку, испуганная, она силилась проникнуть в эту ставшую теперь чужой душу. У нее самой подступали к горлу нервические спазмы.
— Скажи, радость моя, ты любишь кого-нибудь?
Ей казалось, что она нащупывает что-то в окружавших ее потемках.
— Ах, не знаю, не знаю, ничего не знаю…
Ольга плакала. Окаменелость оставила ее.
— Назови мне его,— просила ее мать.— Ведь это так понятно… назови его…
Ольга вдруг подняла голову. Она посмотрела на мать широко открытыми строгими глазами, полными слез:
— А что ты мне скажешь, мама, если я тебе отвечу, что не знаю его имени. Совсем, совсем не знаю, кто он.
— Значит, его нет?
Она молчала. Глаза ее высохли, но в груди что-то жгло. Мать уронила свою голову на лицо дочери. Она шептала молитву.
Бабушка мирно спала над своим вязаньем. Кое-где на елке вспыхивали догорающие свечи.
В этот вечер Ольга рано пошла к себе в комнатку. Она разделась, поставила на ночной столик свечу и начала писать свой дневник, который вела урывками на клочках бумаги и в разных тетрадях. Написала несколько строк и задумалась.
Слишком сложно было у ней на душе, и она не могла всего передать, что чувствовала.
Наконец она задула огонь и затихла, подобрав под себя ноги и спрягав ладони между худых колен.
Но заснуть ей не удалось. Только-только ее мысли стали принимать живые формы, как дверь в ее комнату скрипнула, и вошел Аркадий.
— Ты не спишь еще? — спросил он, чиркая спичками и зажигая свечу.
— Нет, а что такое?
Ольга снова села на кровати, готовая слушать. Брат примостился около нее.
Они часто так говорили по ночам. Девушка не стеснялась брата.
На нем были красные чикчиры и белая рубашка, крепко надушенная. В зубах дымилась наполовину выкуренная сигара.
— Ну, рассказывай,— торопила сестра. Она ждала, что Аркадий станет говорить о себе, о своих победах; он всегда делал это, когда оставался с нею наедине, совсем забывая, что она все-таки девушка.
— Ну, слушай,— начал он.— Сегодня мне нужно серьезно посоветоваться с тобою.
— В чем дело?
— Ты, конечно, знаешь о моих отношениях к Варе…
— Еще бы, они известны всем,— засмеялась Ольга.
Аркадий поморщился.
— Надеюсь, ты мне не чужая и с тобой мне можно быть откровенным?
— Ну, хорошо, хорошо, что же дальше?
— А дальше то, что Варя беременна!
— Беременна? — почти вскрикнула Ольга, испуганно глядя на брага.
— Ты не кричи,— остановил ее Аркадий.— Вот в том-то и штука. Я сам не знал этого до сегодняшнего вечера. Только сейчас она мне призналась.
Аркадий встал с кровати и заходил взволнованно по комнате.
— Что же вы думаете делать? — все еще подавленная за свою подругу, которую она очень любила, сказала Ольга.
— Что мы думаем делать? Ты ее спроси, что она хочет делать,— досадливо сжимая кулаки, пробормотал Аркадий, снова останавливаясь перед сестрой.— Это всегда так. Вы вот это называете насилием, а выходит, что мы потом за все отвечаем! Скажите на милость, откуда эти идеи у глупой девчонки? Влюбилась, как кошка, кроткая, тихая, воды не замутит, а потом — не угодно ли…
Ольга негодующе махнула рукой.
— Да говори же ты толком! Что это в самом деле такое?
— Толку, голубушка, в этом очень мало. Только вот уже после полугода, как я с ней живу, случайно или нарочно, но она вдруг изволила забеременеть.
— Как нарочно?
— Да так! Конечно, я не могу утверждать, но, клянусь Богом, я как всегда, был осторожен… ты понимаешь? А может быть, это от другого?
Ольга вскочила с кровати. Она была и страшна и восхитительна в своем гневе. Огонь свечи отсвечивал в волосах ее, заплетенных на ночь косичками, тонкие ноги казались выточенными из слоновой кости.
— Замолчи! Слышишь, замолчи, подлый! Не смей так говорить о Варе.
Аркадий смутился. Его поразила красота сестры. Он не верил своим глазам, почти забывая, кто перед ним.
— Да полно, я пошутил.
Ольга сразу отошла, услышав робкий ответ. Ей стало холодно, и она поспешно спряталась под одеяло.
Аркадий тоже пришел в себя. Отбросив далеко окурок сигары, он сел на кровать подле сестры и заговорил значительно тише:
— Конечно, я пошутил. Варя хорошая, чистая девушка. Это первая, какую я вижу, а у меня их было много. В ней тьма сердца, из нее вышла бы великолепная жена, но пойми, что при существующих условиях это-то и является для меня и для нее несчастьем. Посуди сама. Я не могу на ней жениться; она мещанка, и потом — я хочу быть офицером. Следовательно, это побоку. Да и она сама ни разу не заговаривала со мною о браке — надо отдать ей справедливость. А вместе с тем, когда я, узнав, что она беременна, предложил ей отделаться от этого,— она наотрез отказалась.