Шум раздвигаемых стульев, как шум лавины, пронесся с одного конца зала до другого.
Традиционные маркизы, цыгане, трубочисты, русалки, зи́мы и вёсны сливались в одну пеструю, весело гудящую толпу.
К Ольге пробрался запыхавшийся Вася. Впереди себя в вытянутой руке он нес большой букет белых и желтых хризантем.
— Вот вы где,— кричал он,— простите меня, Олечка, что я так гнусно запоздал. Мы разъехались с вами. Но хорошо, что наконец мы встретились. Вот вам обещанный букет. Берите его и идемте со мною. Здесь адски жарко. Вы, конечно, не забыли, что первый вальс, мазурку, польку-кокетку и котильон мы танцуем вместе. Не так ли? Будьте осторожны — не наступите на шлейф этой симпатичной герцогине. Ах, Сонечка! Здравствуйте… С вами? Да, да, конечно.
Он держал за руку Ольгу, пробираясь вперед, раскланиваясь, извиваясь, как уж, в своем гимназическом мундирчике — тонкий и верткий — и не переставал говорить и смеяться. Его большие черные глаза искрились неподдельным ребяческим весельем. Он уже не пугал Ольгу своим жутким взглядом на бледном хмельном лице.
Он был по-прежнему веселым гимназистом, славным товарищем и восхитительным танцором, танцевать с которым почиталось особой честью.
Ольга встретила всех своих лучших подруг — Раису, Маню, Лену, Варю, а с ними их кавалеров — Маниного Жоржа-политехника, Антошу Богуша и барона Диркса.
Они все очень громко смеялись, кроме Вари, сидевшей поодаль молча и с беспокойством поглядывавшей на двери.
Варя первая кинулась к Ольге с застывшим на лице вопросом.
Ольга участливо пожала ей руку.
— Он придет?
— Не знаю, право…
Молодежь кричала:
— С Новым годом, с Новым счастьем!
Из актового зала неслись резкие взвизги настраиваемых инструментов.
Лена хохотала непрестанно, охмелевшая от радости, с горящими вишневыми глазами, с растрепанными волосами, в полуфантастическом цыганском наряде.
Маня в костюме тирольки была очень миленькой со своим вздернутым носиком, глупенькими голубыми глазками, пухлым чувственным ртом и ямочками на щечках.
Подальше, среди пальм и гротекусов, сидела Раиса с бароном.
Ольга всплеснула руками, глянув на нее. На ней был костюм Мефистофеля: кроваво-красное трико на ногах и черное перо на красной шапочке, на боку висела шпага, лицо было под искусным гримом, но все же ее можно было узнать сразу.
У ног ее сидел, весь в белом, бледный Пьерро — барон.
— Рая, да что с тобою, тебя выведут!
Рая только улыбнулась.
Барон, меланхолично склонив набок белую в колпаке голову, скандируя, декламировал стихи.
— Мне нужно поговорить с вами, Оля,— шептал сзади Вася.
Но Оля плохо слушала. В своем скромном черном домино с большими желтыми пуговицами она молчала, опустив вдоль худеньких бедер руки. Изогнутый рот ее загадочно улыбался приподнятыми углами. Выпуклые глаза застыли. Алый свет скользил по ее бледному лицу. Она силилась что-то понять, а может быть, она уже чуяла что-то, что было темно другим.
— Оля, что с вами? Вы слушаете?
— Да, Вася.
Ее голос шел как будто издалека. Она не оборачивалась к Трунову.
Барон певуче продолжал:
— Я все о том же, Оля,— шептал на ухо Вася, и голос его дрогнул, а лицо стало напряженным и жутким.— Вы обещали меня поцеловать… я помню это хорошо… Оля, Оля!..
Он стоял совсем близко, горячо дыша ей в затылок.
Она внезапно обернулась.
— Ах, Вася, зачем это? Ну, я обещала, я помню хорошо тоже, что сделала эту глупость. Но для чего вам? Посмотрите на себя, на вас лица нет, а вы такой славный мальчик, когда танцуете… Полно! Слышите, уже играют вальс. Идем танцевать. Мне хочется веселиться. Понимаете, просто веселиться, как девочке… а вы, глупый…
Она схватила его за руку и побежала к дверям.
Он говорил ей на ходу, с упреком, уже притихший:
— Но вы же целуете других… Зачем скрывать… Почему меня вы не можете?
Она совсем искренно рассмеялась.
— Ах, Вася, Вася, дорогой мой друг… Тем лучше для вас, если это так!
И, оборотившись к выходившей вместе с ними Варе, звеневшей яркими бусами своего хохлацкого наряда, она ей промолвила:
— Моя славная девочка, ты белая ворона среди нас… Я люблю тебя, но пойди перемени скорее свои перья, если не хочешь, чтобы тебя заклевали.