То есть фразу «я есть» вывернули наизнанку: когда ты весь есть, кроме тебя есть лишь то, чего нет. Продолжение:
При выворачивании наизнанку себя происходят две вещи – мучение, ты там, где тебя, тебя всего прежнего, нет. Ты сам от себя отлетаешь. Ты теперь карта муки, и одновременно, поскольку это мука существа, себя отторгающего ради того, чтобы быть вне себя, быть со всеми другими, это существо буквально терпит боль как очищение. И поскольку существо это хочет быть там, где всё и где все, боль превращается в свет и в свет для других. А поскольку когда больно, то это уже не внутри себя, а везде, поскольку это боль быть в мире полностью и незащищенно, быть открыто, то это – следующий шаг – уже существование тебя «как в космосе», как созвездия. Все это логически точные шаги, сложнейшая логика выворачивания себя изнутри себя на том же самом месте. И максимальный «прирост» такого выворачивания – это тот уже освобожденный и от боли, и от сомнений смысл, который встает «надо всем» как настоящая «победа». Потому что там карлик обращается к кому-то вне себя, к кому-то другому, кому теперь он светит. Кого он любит. К некоему Ты, перед кем только так и можно стоять. Кто будет по нему читать его жизнь, его правду, его грех и его свободу. Потому что теперь уже ничего не сокрыто, теперь все – правда. А Бог любит правду человека, какой бы она ни была. Он будет ее читать.
Перед нами человек, которого любят и который полюбил. Вот он, поворот Ольги Седаковой, – абсолютный смысловой поворот, проделанный «в том же самом на оси того же самого изнутри вовне самого себя». В этом смысле каждое слово Седаковой стыдливо и знает стыд себя самого – обыденного, плоского, в себя вбитого. Эти значения слов поэт знает как никто. Именно поэтому он не имеет права пользоваться и ходульным «поэтическим словарем», то есть очищенным регистром языка. В каждом из слов поэта есть память о смещении с прежнего «прикрытого» языкового места, память о муке и хрусте костей. Каждое слово Седаковой знает, что в нем есть точка перелома. Поэтому все ее слова и не кажутся «гладко» лежащими друг возле друга, а, наоборот, словно дошедшими друг до друга под каким-то сложно вычисляемым углом, по кривым линиям, по сложным окружностям. Слова Ольги Седаковой ничего не прикрывают, они начинают свое движение друг к другу с того, что указывают на свое расстояние с тем значением, которое есть привычно у нас. Ибо если взять их на тех местах, что нам привычны, они не сложатся в смысл. Только в ходе пути, только в ходе детектива, только исходя из их тревожащей и странно желанной совместности. Мы бы хотели, чтобы они были все вместе, и если они смогут, то это чудо.
Музыкальная «головоломка» – еще одно из возможных названий для играющей формы Ольги Седаковой[59]. Головоломка, где мы должны встретить смыслы таких разнополярных вещей, при которых наша «логика» раскаляется добела, а наше эстетическое чувство наслаждается тонкими переходами и скоростью рисунка фраз. Когда в итоге стихотворение в каждой своей словесной точке как созвездие, ибо каждая точка далека от нашего ее понимания и – одновременно – чрезвычайно близка, потому что удаляет ее от нас мера нашего стыда и мера принятой боли за то, какой она стала у нас. Попав в мир Ольги Седаковой, каждая вещь узнает, в чем ее добро и зло. И, как бывает в таких случаях, ее ожидают сюрпризы.
8. Оплата счета
Можно сказать и так: каждое стихотворение Ольги Седаковой – это оплата некоего счета. Счетов человека. Счетов к мирозданию, или к себе, или к Богу, или к ничто. Это поиск и нахождение врачующего, поворачивающего смысла, который оплатит какое-то очередное отрицание, какое-то очередное уничтожение смысла, какую-то очередную унизительную «смерть». Закроет торг.
В этом смысле вернемся опять к теме боли – к той пожирающей все вещи силе (неважно теперь, в чем конкретно эта боль состоит, каков ее теперь единичный случай), с которой работает Ольга Седакова.
59
Один из примеров таких головоломок, которую люблю складывать лично я: