Василий лежал в неудобной позе и не двигался.
«Отвоевался бедолага… не будет кастрюли драить…», — мелькнуло в голове, а глаза, ощупывая опушку, споткнулись на непривычно большом для этого леса сугробе. Не утруждая себя сомнениями, Андрей пальнул в его центр, а вторым выстрелом добил раненного в живот финна. Такой же сугроб нашелся на противоположном фланге, но в отличие от первого, он уже стоял вертикально, спрятавшись за деревом, строчил из автомата и не обращал на Андрея никакого внимания, ибо его голова была с противоположной стороны ствола. Но кое-что выглядывало. Выстрелив в притирку со стволом дерева, так, что пуля отколола от него большую щепку, Андрей достал и второго автоматчика.
Пока он переползал к следующей позиции, устраивался, огонь с обеих сторон стих. Только одинокий автомат с финской стороны время от времени напоминал короткими очередями, что высовываться, а тем более пытаться преодолеть вырубку — смертельно опасно. На каждую его очередь взвод дружно отвечал, но подловить шустрого финна пока не удавалось.
«Отходят, один прикрывает», — Андрей начал высматривать автоматчика, но его опередили. В каждом отделении его взвода разведки был хотя бы один снайпер. Короткая очередь финна совпала со звуком выстрела, после которого автомат замолчал и остался лежать на снегу, чуть выглядывая из-за дерева. Выстрелив в смутно различимую фигуру неподвижно лежащего автоматчика и услышав характерный «чмок», с которым пуля входит в тело, а не в землю, Андрей скомандовал двоим бойцам пересечь просеку ползком и осмотреть противоположную сторону.
«Вроде все… теперь надо успеть ноги унести…»
Бойцы доложили, что противник не обнаружен, и он скомандовал готовиться к отходу. Пока санитар чистил и обрабатывал его рану, бойцы рубили тонкие стволы и делали волокуши.
— У нас семь убитых и пятеро раненых, двое тяжело. У финнов пять трупов. Наверное, бросить придется… у нас девять волокуш на тридцать человек… — доложил его заместитель, сержант первого взвода Нечаев.
Раньше начальство заставляло таскать на нашу сторону трупы финских солдат. Их демонстрировали иностранным журналистам и меняли на наших погибших бойцов. Меняли и пленных, но их было очень мало. Закон «Об уклоняющихся от службы в рядах РККА, дезертирах и добровольно сдавшихся в плен врагу», политработники разъясняли личному составу подробно и регулярно. Все знали, что ожидает их семьи, в случае, если боец сознательно сдастся в плен. Выселения за Урал избегали лишь семьи бойцов попавших в плен в окружении, истративших все боеприпасы и лишенные возможности продолжать бой.
— Бросайте. Не забудь оружие, документы, ну и все остальное, не мне тебя учить…
— Все сделаем.
— Снайпера под пеньком нашли?
— Нашли. Прямо в лоб вы ему попали, товарищ лейтенант. Матерый, гад. На прикладе тридцать две зарубки.
— Этого гада придется с собой тащить… начальство не поверит, скажет сами зарубок наделали. Покажи мне его винтарь.
Финские винтовки очень ценились. Это была та же винтовка Мосина, но с более коротким стволом. Зато он был чуть толще и отличного качества. Средняя финская винтовка показывала кучность на уровне снайперской винтовки Мосина. Поэтому их отправляли на соответствующее предприятие для доделки под снайперскую винтовку. Пистолеты и пистолеты-пулеметы также были отличного качества, но патрон в СССР не выпускался.
Документы и трофейное оружие по возвращению сдавали под опись, за это взводу приходили плюшки от начальства в виде наград, доппайков, лишнего литра водки. Все остальное: верхняя одежда, обувь, лыжи, часы и другие ценные мелочи, через снабженцев и местное население обменивалось на еду и выпивку, две вещи необходимые солдату после боя. Помянуть погибших друзей и отпустить натянутые нервы…
По возвращении, Андрею долго мотал нервы особист, пытаясь состряпать дело для трибунала за невыполнение приказа и нарушение боевого устава. Затем прибежал возбужденный комполка, посоветовал лейтенанту-особисту засунуть написанные протоколы себе в задницу, пообещал, что напишет на него самого рапорт за пособничество врагу, а Андрея представит к награде. Оказалось, что Андрей завалил какого-то Сало Райконена, одного из трех самых известных снайперов Финляндии, получившего награду из рук самого Маннергейма. Начальство побежало писать победные доклады своему начальству, а Андрей побрел к своим бойцам поминать погибших товарищей…
С середины марта начались оттепели и распутица, боевые действия постепенно сошли на нет. Но через месяц, с середины апреля к границе начали подтягивать войска, взвод снова начали гонять на разведку уже трижды разведанных вражеских позиций. Все заговорили о решительном наступлении, которое поставит точку в затянувшемся конфликте. С 25 апреля все Карелия попала в зону действия обширного антициклона, на небе ни облачка, температура днем поднималась до двадцати градусов. Синоптики твердо обещали, что антициклон продержится, как минимум, две недели. Суета на границе возрастала с каждым днем и все понимали, что настоящая война с пушками и самолетами начнется со дня на день.
Войну Финляндии, Советский Союз объявил в пятницу, 3 мая 1940 года в пять часов утра. В три часа ночи, советскому послу в Финляндии позвонили из Москвы и приказали вручить министру иностранных дел Финляндии полученный вчера пакет. Сделать это надлежало ровно в 4 часа 30 минут по московскому времени.
— Но как же так, вчера мне передали, что полученный пакет должен быть вручен министру пятого мая?
— Просыпайтесь и не задавайте никаких вопросов. У вас есть полтора часа времени, чтоб вручить властям Финляндии официальное уведомления о начале войны.
5 мая — это был очередной, четвертый по счету термин начала войны и массированного наступления, который в рамках обширной компании дезинформации противника, вбрасывала внешняя разведка, используя всевозможные каналы. В том числе и дипломатические. Посол уже получал в феврале секретный пакет из Москвы с заданием вручить его весьма ранним воскресным утром министру иностранных дел Финляндии.
В тот раз дезинформация была самой успешной. Финны в течение трех суток до злополучного воскресенья перебрасывали подкрепления к границам, а в субботу, во всех воинских частях была объявлена боевая тревога. В воскресенье утром, министр получил в руки очередную ноту советского правительства, где указывалось на постоянные провокации и обстрелы советской территории, а правительство Финляндии в очередной раз предупреждалось о недопустимости таких действий.
Поскольку скрыть подготовку к наступлению нереально, то было принято решение проводить те или иные мероприятия много раз, меняя даты начала наступления. В этот раз приготовления были реальными, а дата отличалась от действительной на двое суток. Командиры дислоцированных на границе подразделений получили запечатанные пакеты с приказом вскрыть их в субботу 4 мая в 15–00 по московскому времени. Корабли грузились в портах техникой и боеприпасами, а их капитаны получили приказ в субботу вечером выйти в море и вскрыть конверты с маршрутом.
Линкоры «Марат» и «Октябрьская революция», а также транспортные корабли, взявшие на борт дивизию морской пехоты, в сопровождении эсминцев, минных тральщиков и нескольких десятков торпедных катеров, вышли из Ленинграда в четверг ночью и легли на курс в направлении Таллина. Согласно плану Генштаба, который уже неделю вполголоса обсуждали флагманы и командиры Балтийского ВМФ, через несколько дней после начала наступления, им предстоял десант в Хельсинки. Так сказать, ударом прямо в сердце заставить упрямых белофиннов, вот уже четыре месяца не дающих покоя советским пограничникам, сложить оружие и выполнить законные требования Советского Союза. А поскольку от Таллина до Хельсинки меньше шестидесяти миль, то все подразделения принимающие участие в будущем десанте концентрировались именно там. Мало кто знал, что в конце апреля, на очередном заседании в верхах, где обсуждался план будущей компании, после жарких споров было принято решение десантную операцию начинать одновременно с наступлением на сухопутном фронте.