Выбрать главу
…О девочка с вершины Мамисона, что знала ты о счастии?                                               Оно неласково,                      сурово и бессонно и с гибелью порой сопряжено. Пред ним ничто — веселье.                                                Радость — прах. Пред ним бессилен враг,                                              и тлен,                                                            и страх. Оно несет на крыльях лебединых к таким неугасающим вершинам, к столь одиноким, нежным и нагим, что боги позавидовали б им.
Я счастлива.                       И всё яснее мне, что я всегда жила для этих дней, для этого жестокого расцвета. И гордости своей не утаю, что рядовым вошла                                       в судьбу твою, мой город,                   в званье твоего поэта. Не ты ли сам зимой библейски грозной меня к траншеям братским подозвал и, весь окостеневший и бесслезный, своих детей оплакать приказал. И там, где памятников ты не ставил, где счесть не мог,                                где никого не славил, где снег лежал,                           от зарев розоватый, где выгрызал траншеи экскаватор и динамит на помощь нам, без силы, пришел,                   чтоб землю вздыбить под могилы, там я приказ твой гордый выполняла… Неся избранье трудное свое, из недр души                        я стих свой выдирала, не пощадив живую ткань ее…
И ясно мне судьбы моей веленье: своим стихом на много лет вперед я к твоему пригвождена виденью, я вмерзла                           в твой неповторимый лед.
…А тот,                 над кем светло и неустанно мне горевать, печалиться, жалеть, кого прославлю славой безымянной — немою славой, высшей на земле, — ты слит со всем, что больше жизни было — мечта,           душа,                      отчизна,                                      бытие, — и для меня везде твоя могила и всюду — воскресение твое.
Твердит об этом                             трубный глас Москвы, когда она,                      колебля своды ночи, как равных — славит павших и живых и Смерти — смертный приговор пророчит.
Апрель 1945

"Так вот она какая. Вот какой…"

…Так вот она какая. Вот какой мой город, воскресающий весной.
Трава — зеленая. А неба купол не черный и не серо-голубой. Какой же я бесцветный мир нащупал незрячею, неверною рукой. Прозревший недоверчив: он испуган, он так обжился в сумраке своем. Он опознать не сразу может друга, того, что был его поводырем. Он быстро утомляется на пире цветов и света, правды и щедрот. Он долго одиночествует в мире и всё на ощупь пробует вперед…
1945

"О да — простые, бедные слова…"

…О да — простые, бедные слова мы точно в первый раз произносили, мы говорили: солнце, свет, трава, как произносят: жизнь, любовь и сила.
А помнишь ли, как с города ледник сдирали мы, четырежды проклятый, как бил в панель ногой один старик и всё кричал: «Асфальт, асфальт, ребята!..»
Так, милый берег видя с корабля, кричали в старину: «Земля, земля!..»
1945