Ольга Александровна действительно скоро появилась в Англии. Что произошло далее? Чем кончилось дело между нею и Уитвортом? Материалов для ответа у меня очень мало. Летописец той эпохи Рэксолл, говоря о лорде Уитворте, вскользь упоминает, что после его женитьбы на герцогине Дорсетской ему пришлось испытать много неприятностей со стороны «графини Жеребцовой» (Gerbetzow), которой он будто бы обещал в свое время руку и сердце. По словам английского автора (Рэксолл, в общем, имеет репутацию правдивого человека), московитская графиня в петербургский период жизни лорда Уитворта имела к нему такое пристрастие (partiality), что «в значительной мере снабжала, одевала и содержала его дом на свой счет» (ради буквальности перевода мирюсь с его неуклюжестью). Мы видим, следовательно, что поставленный раньше вопрос о том, кто кого содержал, английским мемуаристом решается совершенно не так, как русскими. «Требования графини, — добавляет Рэксолл, — были слишком деликатного и слишком серьезного характера для того, чтобы ими можно было пренебречь». Поэтому герцогиня Дорсетская сочла необходимым заплатить «графине Жеребцовой» десять тысяч фунтов стерлингов и таким образом «приобрела спокойное пользование своим мужем».
Это деликатное место в мемуарах Рэксолла, кстати сказать, вызвало после их появления в свете протест со стороны одного из британских рецензентов[19], который обиделся за лорда Уитворта. Не отрицая «пристрастия» московской графини к лорду, рецензент решительно заявляет, что лорд никак не мог обещать графине на ней жениться, ибо графиня была замужем. Замечание, не лишенное основательности. По мнению рецензента, денежные счеты лорда с графиней могли сводиться лишь «к обмену подарками, столь обычному между влюбленными». Не стоит более подробно рассматривать этот вопрос. Я желал лишь выяснить, что русские современники и позднейшие исследователи возвели совершенную напраслину на Ольгу Александровну: уж она-то, верно, денег от Уитворта не получала.
Таким образом, роман, который составлял главное содержание всей жизни Жеребцовой и едва не довел ее до эшафота, кончился глубокой и совершенной прозой.
Неприятности в связи с появлением в Лондоне Ольги Александровны выпали не только на долю лорда Уитворта. Вскоре после своего приезда она обратилась со следующим письмом к С.Р.Воронцову:
«Милостивый государь, граф Семен Романович. Прошу покорно Ваше Сиятельство взять труд представить меня ко двору, чем много меня одолжите. Я желаю знать, когда вы назначите день, чтобы иметь время мне сделать некоторые учреждения насчет моего убора».
Воронцов ответил на эту просьбу категорическим отказом: он поставил себе правилом представлять к английскому двору только людей, особо ему рекомендованных русским правительством. «Правило, которого я держусь, есть всеобщее и мне не можно оное оставить ни для какой частной особы».
Ответ посланника привел в бешенство Ольгу Александровну. В тот же день она пишет новое письмо Воронцову, начинает неприятными замечаниями и кончает так:
«По отказу Вашего Сиятельства, не могу сносить той образы, в которую вы меня ввергаете, нахожусь принужденною возвратиться в Россию: то и прошу покорно доставить мне пашпорт для проезда в Россию».
По-видимому, это последнее намерение Ольги Александровны чрезвычайно обрадовало Воронцова. Паспорт для нее был мигом изготовлен и препровожден при очень мягком письме: «Я с сожалением вижу из письма, которое я имел честь получить от вас вчерась, что вы думаете, аки бы я был недоброжелателен вам, милостивая моя государыня» и т.д. Граф корректнейшим образом отрицает такое предположение и посылает Жеребцовой паспорт для отъезда в Россию. Радостные надежды С.Р.Воронцова, однако, не сбылись. Несмотря на «образу», Ольга Александровна из Англии не уехала (вероятно, и не собиралась уезжать: только грозила). Ей нужно было попасть ко двору. Она ко двору попала.
V
Царствовавший тогда в Англии Георг III был тяжело болен: он периодически сходил с ума. Короля тогда заменял на правах регента принц Уэльский — его старший сын, будущий Георг IV, прозванный «первым джентльменом Европы». Король и принц Уэльский ненавидели друг друга. Всякий раз, когда у Георга III случался новый приступ безумия, не было в Англии человека счастливее, чем первый джентльмен Европы. Впрочем, еще счастливее бывали тогда его кредиторы. Принц Уэльский был в долгу как в шелку. Он с ранних лет ухитрялся жить так, что огромного его содержания и доходов оказывалось совершенно недостаточно. Жил он, действительно, комфортабельно: у него было пятьсот лошадей и две тысячи костюмов. Костюмы составляли главную радость жизни Георга IV. Они же стали причиной главного его горя. По словам одного из биографов короля, первый джентльмен Европы заплакал только раз в жизни: в тот день, когда покрой его костюма признал не вполне удачным Бруммель, знаменитый законодатель моды, приказывавший натирать свои сапоги для блеска шампанским и пользовавшийся ежедневно услугами трех парикмахеров: один был специалистом по вискам, другой по лбу и третий по затылку.