Я обработал рану Николая, дал ему немного хорошего вина и накормил его свежим куриным бульоном. На борту у нас было два десятка петухов и десяток кур. Повязку я накладывать не стал, решив, что чисто обработанная рана лучше подсохнет без неё.
Разговаривать о чем либо честно говоря сил не было, напряжение последних дней схлынуло и лично мне хотелось только спать. Я естественно коротко рассказал Николаю о всех наших новостях, это ему подняло настроение и он заснул.
Двое других офицеров вообще заснули сразу же после того, как их привели в божеский вид и дали им вина и теплого куриного бульона. С Николаем остался Тимофей, а я вышел на палубу.
Повреждения такелажа уже устранили и мы на всех парусах шли в сторону Мальты. Появление на борту еще больше семидесяти человек было видно сразу же, в кубриках места было маловато и часть команды и греков расположились на палубе.
— Андреас сказал, что греки не хотят сейчас возвращаться на родину. Да многим из них и возвращаться некуда, да и не к кому, как тому же Андреасу. Поэтому я предлагаю идти в Геную и в Грецию не заходить.
Против этого предложения крестного возражений не было, вернемся в Италию, там видно будет. А пока пора отдохнуть и самому, тем более, что я неожиданно обнаружил, что бывший янычар ранил меня.
Досталось опять правой руке. В горячке боя я не почувствовал боли, скорее всего когда его клинок пошел под мою руку он все-таки разрезал почти половину предплечья до самого локтя. Рана была неглубокой, кровь остановилась быстро, просто разрезанная ткань рукава каким-то образом выступила в качестве жгута.
Петр обработал мою рану, наложил тугую повязку, помог переодеться и чуть ли не силой уложил в постель. Я честно говоря особо и не возражал.
Крови наверное я потерял изрядно, так как начала кружиться голова и жутко захотелось спать.
Проснулся я от жуткого воя ветра и сразу понял, что начался шторм. В первый момент мне показалось что наш корабль как щепка летает в каком-то водно-воздушном пространстве и кто-то колотит по нему колотушками.
С помощью Петра и Джузеппе я кое-как выбрался из каюты. Они конечно были против, но кто бы их слушал.
На палубе надо сказать я, несмотря на бурю, почувствовал себя лучше и сумел оглядеться.
Все оказалось не так печально, как могло быть. Крестный и адмирал во-время поняли, что приближается шторм, команда поставила штормовые паруса и бриг лег на полный курс, что бы уйти от шторма.
Настоящий шторм был сзади, а мы просто летели вперед. Кругом поднимались горы воды и иногда казалось, что они сейчас обрушатся на корабль.
Наполненные ветров паруса свистели, а мачты и реи просто звенели, причем так, даже перекрывали шум бури. Казалось, что еще мгновение и они лопнут и унесутся вперед.
Синьор Антонио недаром пел восторженные оды нашему кораблю, когда порекомендовал мне купить его. «Сарагоса» вела себя очень достойно. Добротно построенный и еще тщательнее отремонтированный бриг отлично вел себя и замечательно слушался руля. Трюмы корабля были сухие, но трюмовая команда была готова в любую минуту начать действовать, держа наготове весь инструмент и помпы для откачки воды.
Адмирал и крестный на деле показали своё искусство мореплавателей и капитанов, а умело подобранная команда действовала быстро, хладнокровно и самое главное грамотно.
Мне не без труда, но удалось добраться до капитанского мостика. Если бы не штормовые леера и страховочный трос, то наверняка не удалось бы сделать даже малюсенького шага..
Конечно мне на мостике делать нечего. Но я собираюсь много плавать и надо учиться, полноценным капитаном я конечно не стану, но элементарные навыки должны быть и простое нахождение на мостике и верхней палубе один из первых.
В Джузеппе сразу был виден бывалый человек, Петр к моему удивлению то же действует умело, во время прошлого путешествия через Атлантику он похоже сумел приобрести некоторый навык, которые он закрепил в предыдущие шторма, когда мы шли к Криту. Они правда были на фоне происходящего детским лепетом.
Я судя по всему оказался не полным лохом и промокший до нитки, с дрожащими от напряжения руками и ногами, сумел добраться до мостика.
Мое появление, несмотря на ситуацию, крестный встретил иронично-одобрительной улыбкой, а адмирал молча показал поднятый вверх большой палец сжатого кулака.
Показав на бушующую сзади бурю, крестный прокричал мне.
— Там действительно кошмар, никакое судно не уцелеет. Но нам, я думаю, удастся уйти от этого шторма. Нас зацепило краешком и надеюсь скоро это кончится.
Я покачал головой, а в голове мелькнуло: «Если это краешком, то что тогда творит там?». Адмирал понял мою мысль и грустно улыбнулся.
— Этого Алекс никто не знает, я по крайней мере не знаю таких, кто сумел оттуда выбраться. Серж, — адмирал показал на крестного, — осторожничает, а я уверен, что к полудню всё стихнет, для нас разумеется.
К полудню, это значит еще часа три-четыре, сейчас где-то около девяти. Еще три часа такого шторма то же не зер гут, но это хотя бы не сутки, а то и больше.
Оптимизм адмирала оказался обоснованным, шторм оставил нас в покое правда не в полдень, а немного попозже, но к вечеру море успокоилось совершенно, сохранился попутный ветер и мы продолжили свой путь.
Отделались мы легким испугом, да несколькими синяками и шишками. Наш корабль показал себя блестяще, особенно крестный был доволен как «Сарагоса» слушается руля. Рангоут, такелаж и паруса шторм естественно потрепал, особенно досталось фок-матче, её мы, придя в Геную, конечно заменим. А корпус судна выше всех похвал, нигде даже не капнуло.
Когда наконец небо очистилось небо и появились светила, дающие возможность определить наши координаты, капитан Берсеньев сразу же это сделал и произведя вычисления не смог сдержать своего удивления.
— Поразительно, господа. Если бы кто нибудь еще три дня назад сказал мне, что такое возможно я счел бы его лгуном. Но мы, господа, за полтора суток прошли больше шестиста миль и находимся сейчас на траверсе острова Пантеллерия, в двадцати милях севернее. Мальта далеко за кормой, до неё больше ста тридцати миль, до Туниса и Сицилии по сорок пять, а до Генуи не больше пятиста сорока.
До Генуи мы шли не полных четыре дня, а всего от берегов Крита мы уложились в рекордно короткий срок — шестеро суток. Все наши страдальцы пришли в себя и даже набрались сил. Николай тоже пошел на поправку. Рана стала заживать. Он повеселел и стал у меня расспрашивать о подробностях нашего жития-бытия.
Никаких серьёзных разговоров я не с кем не вел. Все было решено отложить на потом, после возвращения. Джузеппе и Паскуале под руководством Петра аккуратно присматривали за нашими гостями, особенно греками.
Адмирал в походе очень переменился, он просто светился от счастья. Когда мы прошли Корсику у нас состоялся интересный разговор.
— Алексей, — к концу похода адмирал полностью перешел в общении с нами на русский и это у него вполне получалось, только иногда некоторые слова произносились им так комично, что вызывали смех или в крайнем случае улыбку, он на это не обижался, всегда переспрашивал и иногда смеялся сам над собой, — какие у вас планы на это великолепное судно?
— Пока никаких. А у вас есть предложение? — я об этом совершенно не думал. Вся эта история почему-то опустошила меня, после шторма самочувствие было отвратительным, очень болела рука и начала ныть рана, полученная в поединке с Белинским.
— Есть. Я знаю, вы скептически относитесь к парусным кораблям и считаете, что их век заканчивается. С этим не поспоришь, но этот корабль просто великолепен и я хотел бы походить на нем. Как вы смотрите на то, что я поступлю к вам на службу в качестве капитана «Сарагосы»? Я думаю вы найдете для неё применение.