Поляк еще раз ухмыльнулся и опять сделал паузу. На этот раз она достаточно долгой.
— Полагаю, что вашего отца граф убил подло из-за угла, а вот общение с вами протекало надо полагать по другому и на этот раз закончилось для него плохо. Ваша рана на плече, это как печать, такое я видел только от его шпаги. Когда он исчез мы заподозрили, что все таки ваша встреча состоялась и попытались узнать как вы ехали через Францию. Про один участок вашего пути ничего узнать не удалось, а потом нам рассказали, что по приказу братьев Ланжеронов где-то там отпели и похоронили несколько мужчин. Затем нашему человеку по дороге в Петербург удалось разглядеть вашу рану.
Поляк вопросительно посмотрел на меня, как бы спрашивая моего согласия с его рассказом. Я постарался сохранить невозмутимость и никак не отреагировал на его слова.
— Нам очень жаль, что погибли наши товарищи, некоторых из пошедших с графом и моим кузеном я знал. Но я лично рад, если этот человек все таки исчез. Зла на вас лично никто не держит и мстить вам не будет. Тем более, что вы никогда не расскажите что из сказанного мною правда, а что возможно вымысел. Я лично в Польшу возвращаться не хочу, участвовать в очередной безумной пьесе просто не желаю. Правда еще не знаю куда мне деться.
Такой концовки исповеди польского капитана я не ожидал и даже немного растерялся, но быстро сообразил, что к чему.
— Господин Ружицкий, я могу предложить вам вариант. Вы остаетесь служить офицером на «Сарагосе», а когда мой пароход «Геркулес» начнет ходить в Америку перейдете на него и в один прекрасный момент останетесь там, — теперь уже вопрос был в моем взгляде.
Капитан решение похоже умеет принимать мгновенно, это я понял по его изменившемуся взгляду.
— Но я, ваша светлость, совсем не моряк, а чисто сухопутный человек, — не большая капля сомнений на самом деле ничего не меняла.
— Не переживайте, чисто сухопутному человеку у меня тоже будет достойное дело. Так что решайте.
— В таком случае я согласен, — я оказался прав и теперь уже бывший капитан без особых раздумий принял мое предложение.
Рассказ Яна Ружицкого прояснил некоторые еще темные моменты этой неприятной белинской истории и снял сомнения по поводу возможного предательства, которые в любом случае еще оставались у меня и братьев Ланжеронов. Поэтому я сразу позвал Анри и опросил его сообщить братьям, что мне известен источник утечки информации. И это не предательство, а если они все таки желают знать, то при личной встречи всегда пожалуйста.
Но это были не все сюрпризы того дня. Под вечер мне нанес визит господин контрабандист — синьор Джузеппе Фалетти.
Он тоже не стал ходить вокруг да около и прямо заявил мне о цели своего визита.
— Ваша светлость, я не буду крутить одним делом и прямо говорю вам, что хотел бы служить вашей светлости. И уверяю вас, что во мне вы найдете верного и преданного слугу. Я готов за вами идти хоть на край света.
От такого предложения я отказаться не мог. Джузеппе человек был одинокий и в этот же вечер влился в ряды моих людей, чему они кстати были очень довольны.
Можно и нужно ехать в родные пенаты, причем побыстрее, нужно скорее доукомплектовывать команды «Геркулеса» и «Сарагосы», мы решили, что остальные моряки на бриге будут русскими с вкраплениями британцев. Командиру «Сарагосы» адмиралу Джону Джервису, как и всякому старому опытному волку хотелось бы иметь в своей команде старых опытных товарищей.
Но в Италии оставалось еще одно важнейшее дело, здоровье моего шурина Николая Андреевича Макарова.
Я пригласил доступных в данный момент лучших итальянских врачей и они вынесли неутешительный вердикт. По их мнению молодой русский моряк должен учиться дышать через раз, ходить исключительно с палочкой и не поднимать ничего тяжелее ручки. Выслушав заморских эскулапов я с трудом сдержался, чтобы не выразится в стиле одного пародиста 21-ого века, типа, ну дебилы с добавлением чего-нибудь русского нелитературного, но сдержался.
Причиной моей сдержанности был седой старичок из небольшого городка под Генуей. Он ушел на покой и свои услуги предложил мне сам, когда я начал наводить справки о медицинских новостях востока Средиземноморья среди моряков и торговцев.
Перед выходом в поход он приезжал ко мне и попросил разрешения поговорить с Джузеппе. Разговор шел в моем присутствии и тема разговора меня поразила. Итальянский врач Витторио да Пеппе просил у нашего контрабандиста рекомендацию чтобы обратиться к в высшие сферы этих господ.
Доктор Витторио своих коллег слушал молча, сидя на стульчике и опираясь подбородком на свои ладони сложенные на ручке шикарной трости. Когда его товарищи по цеху стали покидать меня, он спокойно дождался когда мы остались одни и вынес свой вердикт о прошедшем консилиуме.
— К сожалению, ваша светлость, большинство моих коллег именно такие. Меня поражают грамотные образованные люди, которые доверяют им своё здоровье и жизни. Везите князь своего шурина в Россию, насколько я понимаю вы сможете создать ему комфортабельные условия для поездки и у вас есть специалисты, которые умеют людей лечить, а не калечить, — я успел рассказать доктору де Пеппе об экспериментах Матвея в лечении «детских неожиданностей» и он сказал, что Матвей и тетка Анфиса по его мнению умницы.
Сказанное синьором Витторио спасло авторитет итальянской медицины от окончательной дискредитации в моих глазах, но это было не все, что я услышал от него.
Он достал из бездонных карманов, спрятанных в складках своей мантии, два свитка. Один был на арабском, другой вероятно на греческом. Я этих был специалистом на минус двести процентов, особенно в греческом. Про арабский я хотя бы знал, что они пишут сзади на перед.
Поэтому доктор просто прочитал мне эти письма. Адресатом был какой-то дон Альберто из тех кругов, рекомендацию к которым дал Джузеппе.
Информаторы доносили дону Альберто, что холера уже пришла на Ближний Восток и начала свою жатву в Малой Азии и Палестине. Вопрос нескольких недель её появление в Константинополе, а затем и на Балканах.
— Мой век, князь, заканчивается. Не сегодня, завтра, Господь призовет меня. Мне не удалось оставить на этой земле учеников и это была главная печаль моей скорбной жизни, — синьор Витторио встал и неожиданно выпрямился отставив в сторону свою трость, а его слабый дребезжащий голос набрал силу.
— Но вчера вечером посыльный этого синьора доставил мне эти письма, а рано утром я получил ваше приглашение. И теперь я буду умирать со спокойной душой, моим предназначением на этой бренной земле было прочитать вам эти письма. Прощайте князь, как говорят у вас, не поминайте лихом.
Однажды в интернете я прочитал, что это выражение очень древнее и изначально говорилось: «Покойников не поминайте лихом». Было такое суеверие, что для отправившегося в царство мертвых, всё худое, сказанное здесь, будет во вред. И для тех, кто это говорит пользы тоже не будет. А «лихом» у нас называют всякое горе, напасть, нужду, всякие жизненные беды, да зачастую и саму смерть, а выражение 'поминать лихо" означало не вспоминать плохо.
Синьор Витторио похоже знал значение этого русского выражения и попрощался им со мною.
Не откладывая дело в долгий ящик я написал письмо русскому посланнику при сардинском дворе, он уже поставил меня в известность о циркуляре шефа жандармов, предписывающем обращаться с моей корреспонденцией как с императорской и приложил к нему прошение Николая о медицинском отпуске с открытой датой окончания.
Всё, на этом все европейские дела закончены и пора двигаться в Россию-матушку. Холера уже стучится в наши двери, вместе с костлявой старухой. Надо попробовать в ними немного потягаться, затем следующим летом бросок в Европу и осенью опять домой, буйные паны все равно попробуют показать свой гонор.