— Меня он послал сказать вам, что согласен в вами. Через час мы отплываем в Новый Орлеан. Дом, где мы вчера встречались, принадлежит Стивену и там постоянно живет одна испанская семья. Связь давайте держать через них. На этом, ваша светлость, разрешите откланяться, мне надо спешить.
Проводив взглядом француза, Иван Васильевич достал коньяк и тарелочку тонко нарезанных лимонов. Здесь они были потрясающе вкусные, а после коньяка они были вообще необыкновенные.
— Как вы говорите, Алексей Андреевич, давайте по пятьдесят капель за успех нашего предприятия, хотя с утра конечно коньяк, — Иван Васильевич вопросительно посмотрел на нас.
Адмирал взял у него бутылку и налил наверное действительно по пятьдесят капель.
— Иван, — это он сказал столь комично, но мы даже не улыбнулись, — наш успех того стоит.
Это был действительно успех, я распорядился готовиться к отходу на Пинос и вот теперь можно заняться и делами семейными.
Пока я спал, Николай со своими родителями, адмирал действительно может считаться в какой-то степени его родителем, как никак отчим, вернулись от маркизы да Моралес.
Стороны друг другу очень понравились, что было совершенно неудивительно, адмирал как никак англичанин, его жена природная француженка, а маркиза хоть и стала за многие годы почти настоящей испанкой, но британская закваска все равно не исчезла.
Все хорошо понимали, что последнее слово за мною и маркиза предложила такой вариант. Миссис Джевис, матушка Николая, остается у них в гостях, а мы идем на Пинос. Вероника готовится к отъезду, а когда мы возвращаемся с Пиноса, она уходит вместе с нами в Россию и там они как положено венчаются.
Это все мне рассказал адмирал, Николай с матушкой опять были у маркизы, она просила их еще раз приехать утром.
Предложенный вариант меня совершенно устроил, я распорядился готовиться к отходу и поехал к маркизе, надо было срочно познакомиться с будущими родственниками.
Вероника была очень похожа на свою мать, та была в молодости ослепительной красавицей, в гостиной висел портрет счастливых молодоженов и девушка сказала мне, что все говорят о его потрясающем сходстве с оригиналом. Маркизу звали Элеонорой, она была дочерью простого эсквайра и случайно познакомилась с красавцем испанцем в Лондоне, во время своего первого и последнего его посещения.
Испанец оказался настояшим джентльменом и добился её руки после полугода ухаживаний, для этого он даже поехал в северо-английскую глушь. После свадьбы они уехали в Испанию и на родине Элеонора больше ни разу не была. С Кубы она уезжать не желает ни под каким предлогом, но счастью дочери мешать не собирается и благословляет её на брак с русским дворянином, так же как молодую англичанку когда-то благословили её родители.
Меня даже на слезу прошибло после общения с маркизой. Против её плана у меня никаких возражений не было.
Покойный маркиз был плантатором и часть дохода семьи была с плантации сахарного тростника. Маркиза одна из немногих на Кубе, кто видел в черных рабах хоть каких-то людей и её муж постепенно смягчился и стал своеобразной белой вороной среди плантаторов. Он своих рабов не освободил, но относиться стал к ним более менее по-человечески, не изнурял их работой по двадцать часов в сутки во время страды и у него не издевались на невольниками и физически наказывали только за дело.
Маркиза после смерти мужа вообще запретила физические наказания и собиралась всем дать свободу, а плантацию продать. Она была достаточна богата, чтобы прожить и без этой плантации, единственная загвоздка в её планах была дочь.
Большую часть жизни девушка провела в Европе, после окончания войны семья путешествовала по миру. И лишь за год до смерти маркиз решил вернуться на свою малую родину, на Кубу.
Вероника категорически не хотела выходить замуж за отпрыска какого-нибудь плантатора, но после смерти отца боялась уезжать с Кубы. На «Геркулесе» она оказалась случайно, как говориться за компанию, статный русский моряк ей сразу очень приглянулся. А тут она еще узнала, что у него нет крепостных, в её понятиях русских рабов и она тут же влюбилась в Николая.
Услышав этот рассказ, я подумал, недаром говорят, с кем поведешься от того и наберешься. У этой сладкая парочка в отличие от моей светлости хотя бы несколько дней было влюбленности пока они все не порешали.
Да, дела однако. Недаром Николай Андреевич так в этот поход рвался. Видать сон был ему вещий.
Матушка Николая и по совместительству моя теща, осталась в Гаване, а мы двумя бортами пошли на Пинос.
К острову мы шли два дня и подошли к нему ближе к вечеру. Нас встретили сигнальным выстрелом из пушки небольшого, но достаточно крепкого укрепления. Высаживаться ночью мы не стали и стали на якорь.
Во избежания неприятностей я приказал не только усилить вахты, но и патрулировать ночью акваторию вокруг кораблей.
В южных широтах стремительно наступает не только ночь, но и день. Мы решили не спешить с высадкой и сначала хорошо осмотреться, но островитяне решили по другому и сразу же после восхода выслали к нам свою небольшую канонерку.
Сразу же после нашего прибытия в Гавану, на остров послали одного из офицеров порта с известиями о грядущих переменах и на носу канонерки я разглядел именно его.
Поднявшись на борт «Геркулеса» офицер отсалютовал мне своей шпагой и набрав полную грудь воздуха, громко и торжественно продекламировал:
— Ваша светлость, главы трех семей ожидают вашего прибытия.
Пора шла эта церемония, Паскуале по долгу службы расспросил моряков лодки о морских глубинах вокруг острова. Прибывший офицер после рапорта тоже сразу же попал в его цепкие руки и быстро что-то начал отвечать, отчаянно жестикулируя. Паскуале конечно не такой полиглот как Джузеппе, но языки западного Средиземноморья знал и более-менее свободно общался с кубинцами.
Ожидая вердикта старшего офицера, я рассматривал моряков лодки, крестный и Николай в подзорные трубы внимательно изучали подходы к острову, а Джузеппе общался с экипажем лодки.
На носу лодки была небольшая пушка, я в калибрах 19-ого века не сильный спец, но это была скорее даже пушечка. Возле неё стояли два испанских солдата в потрепанной и грязной форме вооруженные какими-то допотопными мушкетами. На фоне наших моряков, одетых с иголочки и вооруженных современными американскими винтовками, они смотрелись жалко и комично.
Моряков на лодке было четверо, они одеты были вообще непонятно как и вели себя привольно, лениво развалившись в лодке и не спешно беседуя с Джузеппе.
Закончив беседу с испанским офицером к нам подошел Паскуале, а увидев это и Джузеппе.
— На острове осталось всего пятнадцать белых людей, это главы трех семей со своими людьми, все остальные уже уехали, в том числе и два десятка американцев, которые жили здесь в небольшом поселении выше по течению реки и рядом они держали небольшое ранчо, — Паскуале начал доклад с положения дел на острове, резонно предположив, что меня в первую очередь интересует это, а не подходы к нему.
— С главами семей два американца, они должны с вами решить имущественные вопросы. Белые все решили покинуть остров, остаются два десятка негров с семьями. Они смотрят за скотиной, здесь сотни две быков, десяток коров и около тридцати взрослых лошадей. Американцы сначала психанули и хотели сжечь свои дома и ранчо. Но главы семей их угомонили. Они быстро собрались и уехали, оставив двух человек для переговоров с вами. Следом уехали и большинство членов семей.
Доклад вполне исчерпывающий, все остальное посмотрим на месте.
— А как с подходами к острову?
— Испанец утверждает, что здесь напротив устья реки глубины больше тридцати футов и на милю выше по реке. Остров, — Паскуале показал на небольшой и узкий островок немного правее устья реки, — остается по правому борту.
Джузеппе подождал конца доклада и показав на лодку, дополнил.