Отец научил его перебирать мотор, от надёжной работы которого зависела жизнь в неспокойном море. К такой работе относились со всей серьёзностью. Кому приходилось бывать во впадине между волнами, когда вместо неба и спереди, и сзади, и сбоку видны только стены воды, тот знает: мотор в такие моменты становится живым существом, и обращаются к нему, как к человеку: "Вывези, дружок. Только вывези…"
Когда встал вопрос о выборе профессии, Пашка решил выучиться на слесаря. После восьмого класса он поступил в ПТУ, по окончании которого устроился слесарем на блюминг. Поваляв месяц дурака на блюминге, ушёл служить в армию.
С его характером и умениями служба шла быстро. Вначале пытались доставать деды, и тут пригодился школьный опыт. С частью дедов он разобрался поодиночке. Остальные деды продолжали. Прекратились приставания к Пашке только тогда, когда из нужника был выловлен чуть живой, самый дедовитый из дедов. Так что почти все два года Пашка служил на благо Отчизны, а не дедов, наживая опыт в нравившемся ему слесарном деле.
После армии вернулся на блюминг и через пять лет стал самым молодым бригадиром слесарей. Пашка женился, родил сына, и жил и работал в своё удовольствие, получая неплохую по тем временам зарплату.
Перестройка была Пашке, живущему в цикле семья — работа — заморские леса, до фени. Газеты и ТВ стали, конечно, интереснее, но на чтиво и тем более телевизор у него почти не оставалось времени. Жизнь шла своим чередом, перестройка — своим. Много лет спустя, засунув компакт в щель, он поймёт, как был прав его земляк: "Позабыв, откуда, скачем кто куда. Ставили на чудо — выпала беда".
Пашкин отец купил участок на Ягорбе, построил летний домик, баню, зарыл кессон и с весны до осени жил там, иной раз составляя Пашке кампанию в поездке за море. Очередь снабжать дарами заморских лесов семьи перешла к Пашке. Ничуть этим обстоятельством не смущаясь, Пашка повесил на транец второго "Вихря" — тридцатку и долетал теперь до своих заморских владений по спокойной воде меньше, чем за час, недоумевая, как это у его отца и деда хватало терпения тащиться на деревяшке пять часов в одну сторону.
И вдруг такая спокойная, размеренная жизнь кончилась. Наступило безвременье — для таких вот работяг, как Пашка, для врачей, учителей, пенсионеров, — для подавляющего большинства жителей бывшего СССР. Эпоха торгашей и воров. Тотальный дефицит, потом свобода цен и приватизация. Тщательно спланированные на государственном уровне многомесячные задержки зарплаты, чтобы рабочие отдавали директорату перепавшие им акции почти задаром. Директорат делал вид, что выбивается из сил, пытаясь помочь своим рабочим. Продавал недорого получаемые якобы по бартеру сахар, сигареты, одежду — всем понемногу, а вот телевизоры, видики, холодильники получали немногие. Что-то надломилось в душе Пашки, когда один из конторских, у которого Пашка просил телевизор, предложил его за двойную цену. Автомобили и вовсе доставались одним и тем же, и тут же перепродавались, но уже по другой цене.
А в городе творилось и вовсе непонятное. Рядом с церковью, с которой двумя веками раньше и начинался город, притом, что всякое строительство жилья в это смутное время прекратилось, заняв часть территории близлежащего стадиона и столетнего городского парка, как на дрожжах, рос сказочный городок из коттеджей, к которому срочно тянулись коммуникации. Судя по диаметру труб, укладываемых для воды и пара, жить в этом городке могло тысяч пятьдесят человек. Это несоответствие разъяснилось, когда коттеджи были построены: в квартирах прилегающих многоэтажек заметно похолодало, а из кранов исчезла вода. Потому, что к коттеджам прилегали бассейны, которые надо было наполнять водой и отапливать.
Именно на эту тему и задал вопрос оператор поста управления на злополучном собрании на блюминге тогдашнему финансовому директору, мол, чё это за поле чудес такое в стране голодных дураков? Только что вернувшийся с забугорных курсов повышения квалификации, до этого бойко сыпавший иностранными словечками, финансовый вспылил и обозвал рабочих быдлом, которое ничего не понимает, и добавил: а кто не будет понимать, — тот быдло неисправимое, которое он с завода вскорости вышвырнет. Голодные рабочие, которых дома ждали голодные жёны и дети, окружили стол. Пытавшейся не допустить до тела охране попало, и она разбежалась, лишь один вытащил из кобуры пистолет, который тут же у него отобрали, вытащили из пистолета магазин с патронами и зашвырнули и то, и другое подальше, и в разные места. Тело малость побили, несильно, только чтобы поучить. С детства понимавший смысл приказа "Наших бьют" и научившийся автоматически реагировать на тот приказ в армии, приложился к холёной физиономии и Пашка.