Я медленно, не отрывая взгляд от рассматривающих меня глаз, села. Потом встала. Приподнялась на цыпочках, потому что не доставала олигарху даже до носа, и прорычала ему в лицо:
— Вы что здесь забыли?
Славинов молчал и продолжал смотреть на меня. А я на него. Потом он мягко подался вперед, так что почти коснулся моей груди. Наклонился, и обдав висок теплым дыханием, негромко произнес:
— У тебя отличные духи, Мирослава. Собирайся, поедем ужинать.
Вспыхнув, я резко дернулась назад. Врезалась в попавший под коленки диван, зашаталась, и нелепо замахав руками, начала заваливаться на спину.
Олигарх одной рукой поймал меня за талию, второй схватил за запястье и дернул к себе. Да так, что я влепилась лицом ему в грудь, вдохнув запах его туалетной воды и посадив на рубашку смачный отпечаток помады.
Упс! Так тебе! И даже не подумаю извиняться!
— Упс, ты испортила мне рубашку. Любимую. Можно сказать, самую любимую, — прозвучал над макушкой холодный олигархический голос. — Что будем делать, уважаемая Мирослава Юрьевна?
— Сдадите в химчистку, или выкинете! — я попыталась оттолкнуть прижимающуюся ко мне мужскую грудь, и снова чуть не свалилась.
Все-таки, быть зажатой между олигархом и диваном не самая выгодная в стратегическом плане позиция.
— Выкинуть не могу. Говорю же, любимая рубашка, — все так же холодно сообщил миллиардер, снова поймав меня за талию и крепко удерживая возле себя. — Но, уверен, ужин в твоей компании поможет мне пережить боль от ее потери. Собирайся, Мирослава, я же предупреждал, что заеду за тобой в восемь.
— Ничего не знаю! И мы с вами не переходили на «ты»! — рявкнула я и оттолкнувшись от него, шлепнулась попой на диван — уж лучше буду сидеть, и смотреть на него снизу вверх, чем стоять, неприлично к нему прижимаясь.
— Так давай перейдем. Какие могут быть формальности между близкими людьми? — олигарх, как ни в чем не бывало, повернулся ко мне спиной, засунул руки в карманы брюк и принялся спокойно бродить по кабинету, рассматривая обстановку. А я, злясь и удивляясь, глазела на него.
Что еще за "близкие люди"? И, вообще, что ему здесь надо, а? Как такой, как он, мог тут оказаться?
На фоне бежевых стен, выкрашеных дешевой краской, и мебели из Икеи этот холеный, одетый в дорогущий костюм и пахнущий роскошным парфюмом мужчина выглядел невыносимо чужеродно. Словно король какой-нибудь супердержавы вдруг решил прогуляться по деревенской улице с ее покосившимися заборами и спящими в пыли курами.
Опять сюр какой-то!
Славинов подошел к стене, где в рамочках висели мои дипломы. Начал их внимательно изучать и, как будто одобрительно кивать головой. Повернулся, и сообщил серьезным голосом:
— Впечатляет.
— Я счастлива, — съязвила я, наклонившись и нашаривая туфли, успевшие закатиться далеко под диван.
— Помочь? — перед моим лицом очутились ботинки из дорогой кожи и брюки с идеальными стрелками.
— Обойдусь, — я, наконец, распрямилась, держа в руках злополучные туфли. — А вам пора на выход, уважаемый.
— Ответ неверный, Мирослава. Надевай туфли и поехали — я заказал нам столик в хорошем месте.
— Таком же хорошем, как в прошлый раз? С петухами и медведями? — не удержалась я от ехидства. — Я потом пол ночи не спала — все мерещился этот кошмар.
Олигарх довольно хмыкнул:
— Еще одно очко в твою пользу, Мирослава, — у тебя есть вкус.
— А вот у вас его, похоже, нет совсем, — я, наконец, втиснула ноги в свои лодочки и встала. На всякий случай, шагнула подальше от дивана и показала рукой на дверь:
— Вам пора, господин Славинов.
— Янис. Ты ведь знаешь, как меня зовут.
— Не знаю, и знать не хочу, — отрезала я, начиная все больше злиться. Я устала, хотела есть и спать, и нервничала из-за присутствия этого мужчины. — Для меня вы папа Даниила, не более того. И ваше имя мне совершенно ни к чему. Особенно, если учесть, как отвратительно вы относитесь к своему сыну.
Миг, и меня схватили, развернули и с силой вдавили спиной в стену. По бокам от моей головы впечатались мужские ладони. Нависнув надо мной и глядя так, так что у меня мороз побежал по коже, Славинов сквозь зубы процедил:
— Что ты можешь знать обо мне и моем сыне, маленькая самонадеянная психологиня? О наших с ним отношениях… Мнишь себя профи, читающим в людских душах? А?
Трясясь, как в ознобе, я вскинула голову и уставилась в его побелевшие от ярости глаза. Собралась с силами и зашипела:
— Читаю! Что еще мне остается, если я не знаю, кому мне задать вопросы о вашем сыне? Вашем сыне! Не моем!