Наиболее вероятным источником потока отмытых денег были государственные облигации с номинальной стоимостью в долларах. В мае 1996 года Министерство финансов выпустило шестую серию облигаций внутреннего валютного займа на сумму 1,75 миллиарда долларов. Специалисты в области финансов рассказали мне, что правительству было бы нетрудно выделить часть обязательств привилегированным банкам[41]. Эта схема отличалась некоторой изощренностью, потому что магнаты не качали деньги непосредственно из бюджета. Скорее они просто дешево покупали активы, государственные облигации, а продавали дорого. Совсем как в их прежних сделках, когда они импортировали компьютеры, экспортировали нефть и спекулировали на изменении курса рубля относительно доллара. Кампания по переизбранию Ельцина финансировалась легкими деньгами. Сатаров, помощник Ельцина, позже сказал в документальном фильме НТВ о выборах: “Давайте не будем наивными, давайте поймем, что черные наличные деньги прокручиваются на наших выборах постоянно и всеми”{425}.
Виноградов, который приезжал в Давос и присутствовал на встрече с Ельциным в марте, был тем не менее чужаком среди магнатов. Он отказался участвовать в консорциуме ОРТ и не побеждал на залоговых аукционах. По его словам, не участвовал он и в распределении облигаций “Минфин”. “Когда составляли список тех, кто должен был получить облигации “Минфин”, напротив названия нашего банка ничего не написали”, — сказал он. Виноградов рассказал, что 100 миллионов долларов, полученных в результате реализации этой схемы, были потрачены на кампанию Ельцина, а 200 миллионов долларов украдены, хотя точные цифры установить трудно. “Это была очень крупная сделка, незаконная сделка, — сказал он. — После выборов существовали неофициальные списки, в которых указывалось, кто сколько украл. Было написано, сколько украл Смоленский, сколько украл Ходорковский, сколько досталось Березовскому. Ему досталась самая большая доля”{426}.
Как рассказывали мне другие участники кампании, контроль за ее финансовыми средствами осуществлял Чубайс. Когда я спросил его об этом, он тут же вспомнил, что спустя несколько лет нашел дома пачку газет “Не дай Бог!” и снова с большим удовольствием перечитал их. “Но все это было не бесплатно, — сказал он. — Это стоило денег, серьезных денег”. Когда я спросил его, откуда поступали деньги, Чубайс ушел от ответа. “Я не готов ответить на вопрос о финансовых схемах, дававших им возможность получать определенные привилегии, — существовали они, или таких схем не было, — сказал он. — Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть”.
Константин Кагаловский, хорошо информированный политолог, помогший Ходорковскому выиграть на залоговом аукционе, на котором был выставлен ЮКОС, несколькими годами позже написал статью, выразив в ней свое разочарование тем, как финансировалась кампания по переизбранию Ельцина. По словам Кагаловского, никто в России не верил в то, что олигархи использовали собственные деньги, чтобы финансировать кампанию Ельцина. Скорее использовались их “технические” возможности (имелись в виду, я думаю, манипуляции с облигациями). “Такой механизм финансирования выборов называется “коррупция в защиту демократии”, — писал Кагаловский. Чубайс, по его словам, “может заслуженно считаться создателем системы “коррупция в защиту демократии”. В последующие годы при Ельцине она стала нормой: “Стоит только попробовать, и вам понравится”, — отмечал он{427}.
Было бы чрезмерным упрощением говорить, что Ельцин выиграл выборы благодаря газете “Не дай Бог!”, поддержке подавляющего большинства журналистов или секретным сделкам банкиров. Никакое количество грязных трюков, рекламы и эфирного времени не может перечеркнуть того факта, что Ельцин одержал победу, потому что российским избирателям надо было сделать важный выбор. Каковы бы ни были недостатки Ельцина и Зюганова, они олицетворяли два противоположных видения будущего России. Зюганов не понимал рыночного капитализма, который был еще непрочен в России, и не хотел идти по этому пути. Ельцин, едва ли способный построить такой капитализм, был предан этой идее. Российские избиратели помнили, что всего четыре года назад полки магазинов были пусты. Поездки, которые я совершал в то время, навели меня на мысль, что лучше всего понять, почему победил Ельцин, я смогу, если спрошу избирателей, приспособились ли они, и если да, то как, к новой жизни в 1990-е годы, особенно в сфере экономики. Миллионы пенсионеров и пожилых людей не приспособились и голосовали за Зюганова. Но миллионы более молодых людей приспособились, и думаю, что к 16 июня 1996 года они образовали критическую массу. Находясь во время предвыборной кампании в Нижнем Новгороде, расположенном на берегу Волги, я взял интервью у молодого способного банкира Сергея Кириенко, которому было тогда тридцать четыре года. “Мы находимся сейчас среди бурных речных порогов, — сказал он мне. — Мы можем вернуться или упрямо идти вперед. Хуже всего будет, если мы вернемся назад: мы потеряем все, чего уже добились”. “Ельцин, — добавил он, — идет на другой берег, и я тоже хочу идти туда”.
41
В то время имелось в наличии множество новых стодолларовых купюр. Весной 1996 г. американское казначейство заменило старую стодолларовую купюру новой, лучше защищенной от подделок. Очень крупную партию новых купюр на сумму, исчислявшуюся миллионами долларов, отправили в Россию и некоторое время хранили в американском посольстве в Москве, а затем обменяли на старые купюры через российскую банковскую систему. Соединенные Штаты провели разъяснительную кампанию в России, чтобы заверить население в том, что новая купюра — законное платежное средство.