– В Праге восстание, армейская группа Шернера окружена… Фронта нет. Мы были последними, кому удалось прорваться к своим.
– А здесь вы зачем? – повторил свой вопрос Кальтенбруннер.
Айхман в замешательстве произнес:
– Команда отдела депортаций Четвертого управления. Моторизованная и хорошо вооруженная. Ждем ваших указаний, обергруппенфюрер.
– Вы собираетесь вести здесь партизанскую войну?
– Если прикажете, обергруппенфюрер.
– Так. А вы знаете, что союзники объявили вас в международный розыск? Вас всюду ищут и уже намылили петлю для вашей шеи!
Айхман вымученно сказал:
– Да я не слепой, сам вижу, что здесь тоже все бегут.
– Вот и вы бегите! – закричал Кальтенбруннер. – Убирайтесь отсюда к черту! Возьмите золота сколько сможете унести и немедленно скройтесь. Другого приказа у меня для вас нет.
– Благодарю вас, обергруппенфюрер.
Бросив на бывшего покровителя полный отчаяния взгляд, Айхман побежал к своим грузовикам. Вскоре из кузовов на землю полетело оружие, ящики с боеприпасами и снаряжением. Каратели срывали петлицы и погоны со своих мундиров. Краем глаза Айхман заметил, как из гостиницы вышел переодетый в штатское Кальтенбруннер. К нему рысцой подбежал гауляйтер, что-то кричавший о скором прибытии в город груза секретной документации. Обергруппенфюрер досадливо отмахивался.
– Входы в шахты уже заминированы, – говорил Айгрубер, – я прикажу их взорвать!
– Вы с ума сошли, – рявкнул Кальтенбруннер, – я вам запрещаю, слышите?
– Но ценное государственное имущество может попасть в руки большевиков!
– Никаких большевиков здесь не будет! Немедленно прекратите панику. Я сам отдам приказ, как только вернусь.
Оттолкнув растерянного чиновника, Кальтенбруннер спешно зашагал в направлении Дахштайна. «Как же, вернется он», – пробурчал ему вслед гауляйтер.
Айхман энергично подгонял своих людей. Выбросив из машин все лишнее, они успели как раз вовремя покинуть Альт-Аусзее. Всего пятнадцать минут спустя к городу подошли передовые части 3-й американской пехотной дивизии.
Отряд Айхмана забрался высоко в горы. Далее дорога была непроходима. Оберштурмбаннфюрер распорядился выгрузить из машин все золото и надежно укрыть его среди скал. Затем он роздал подчиненным карты с точным указанием места тайника. Эсэсовцы выпили крепкой водки на дорожку и разошлись в разные стороны. Почти все они благополучно проскользнули через кордоны союзных войск.
Мартин Борман все еще находился на боевом посту. Чудом уцелевший в бункере календарь показывал 1 мая 1945 года. Больше десяти часов прошло с момента, когда от фюрера остался только пепел. Однако жестокие бои на улицах Берлина все еще продолжались.
Рядом с рейхсляйтером был доктор Геббельс. Его лицо сильно осунулось и напоминало посмертную маску египетской мумии. Но телесная немощь не мешала министру пропаганды яростно спорить с полнокровным Борманом. Все это происходило на глазах изумленных генералов.
Разумеется, спор между двумя чиновниками возник из-за власти. В своем завещании фюрер недостаточно четко разграничил их полномочия. Понятно, что ни один не желал уступить другому. И хотя на 12 часов дня 1 мая территорию рейха составляли несколько полностью разрушенных городских кварталов, а линия фронта проходила в семистах метрах от фюрербункера, Геббельс и Борман продолжали, забыв обо всем, разбираться друг с другом.
Нет, они вовсе не свихнулись. Напротив, у них были большие планы. Изобретательный Геббельс надумал добиться от русских перемирия хотя бы на 36 часов. Этого, мол, хватит для вмешательства западных союзников. Берлин запросто может стать яблоком раздора большевиков и плутократов. Вот тут-то обитатели фюрербункера и получат шанс для маневра. Поэтому еще утром к русским отправили в качестве переговорщика генерала Кребса.
Борман признал, что план недурен. Но вместе с надеждой в нем проснулось честолюбие. Как только он предложил Геббельсу поделить портфели будущего правительства, сразу началась ругань. Оба настолько увлеклись, что не обращали внимания на тревожные доклады коменданта Берлина генерала Вейдлинга.
Пока судили-рядили, с командного пункта маршала Жукова вернулся Кребс. Он сообщил, что русские требуют полной, безоговорочной капитуляции. Трюк с перемирием провалился.
Геббельс долго молчал. Немного придя в себя, он заявил о своем твердом решении уйти из этой жизни вслед за фюрером. Борману стало ясно, что в бункере больше нечего делать. Он вызвал командира батальона охраны и приказал готовиться к прорыву. Рейхсляйтер заблаговременно отправил жену в Португалию. Сначала в Лиссабон, а потом дальше, дальше, дальше…
Прослышав о предстоящем «отъезде» Бормана, командующий гарнизоном стал открыто обсуждать с офицерами условия сдачи в плен. Так как на улицах еще гремели бои, Вейдлинг позвонил на КП дивизий СС «Нордланд» и «Шарлеманъ», с бранью требуя от фанатично дравшихся эсэсовцев прекратить огонь.
– Вы бы хоть при мне постеснялись, генерал, – одернул его Борман. Комендант ничего не ответил, но все же отошел от телефона.
В это время адъютант доложил, что батальон охраны готов к бою. Борман прошел наверх.
Во дворе Имперской канцелярии падали снаряды и свистели осколки. Тем не менее 400 солдат стояли в шеренгах не шелохнувшись. Борман всмотрелся в их лица. Вот они, личные телохранители фюрера. Красавцы, не ниже метра восьмидесяти пяти. Лучшие из лучших. В их глазах читалась готовность выполнить любой приказ.
Командовавший эсэсовцами молоденький штурмбаннфюрер вскинул руку и зычно отрапортовал; «Господин рейхсляйтер…» Борман невольно закрыл глаза. Здесь ничего не изменилось. Будто за плечами не было бесповоротно проигранной войны. Да, на этих парней можно положиться. Партайгеноссе Гимлер, хоть и болван, но его Ваффен СС – это чудо.
Борману представили командира танковой группы – гауптштурмфюрера с черной повязкой на иссеченном шрамами лице. Он коротко объяснил план прорыва:
– Направление – северо-западный сектор. Здесь обороняются только части фольксштурма, и русские не ждут отсюда сильного удара. Против нас 52-я пехотная дивизия генерала Козина. Главное – быстро пройти средний оборонительный пояс и вырваться в предместья. Там русских войск почти нет. В целях сокращения потерь начнем ночью. Ориентировочно в ноль-тридцать.
– Не забудьте погрузить в танк мой архив, – напомнил Борман.
В ночь на 2 мая боевая группа в составе 20 «Тигров» и 400 эсэсовцев пошла на прорыв от здания Имперской канцелярии. Борман сидел в командирском танке, задыхаясь от вони пороховых газов. За броней бушевал огненный ад. Совсем избежать потерь не удалось: свет пожаров помогал русской противотанковой артиллерии. Несколько растерзанных «Тигров» остались догорать на площади. Но основная часть достигла поворота на Беллевюштрассе и скрылась за развалинами.
После получасовой бешеной гонки гауптштурмфюрер приказал остановиться. Оскалив зубы, он повернулся к оглушенному Борману и сорванным голосом прохрипел:
– Кажется, прорвались.
– Откройте люк, – потребовал тот.
– Осторожно, господин рейхсляйтер. Здесь могут быть русские снайперы.
Но Борману хотелось глотнуть свежего воздуха. Внутри танка он чувствовал себя, как в поставленной на огонь кастрюле. Гауптштурмфюрер полез за ним.
Вокруг, насколько хватало глаз, тянулись мертвые, безликие развалины. Стены домов были изъедены язвами пулевых и осколочных дыр. «Тигры» глухо урчали моторами, распространяя тяжелый запах дизельных выхлопов. Гауптштурмфюрер сосчитал свои танки и выругался.
– Почему встали? – спросил Борман. Танкист махнул рукой:
– Надо сориентироваться. Но я тут ни черта не узнаю. И спросить не у кого, что за улица.
На его почерневшем от пороховой копоти лице появилось тревожное выражение:
– Сейчас отправлю разведку. Идти с завязанными глазами нельзя.
– Хорошо, только быстрее! – Тревога офицера передалась и Борману.
Четыре «Тигра» растворились в плотном ночном мраке. Рейхсляйтер бросил взгляд на часы: двадцать минут второго. Рассвет примерно в пять, так что время еще есть. Он вынул из кармана своего кожаного плаща фляжку с коньяком. С удовольствием глотнул и передал офицеру. В этот момент послышался приближающийся лязг танковых гусениц.