Бармен приносит бокал, Арло вручает ему десятку, сдачи не берет. Крутит высокий бокал на стойке, прежде чем пригубить, заставляет себя не смотреть на Лавру в зеркале. Сейчас допьет и тихонечко выйдет. Он переворачивает бокал, чтобы опрокинуть в горло остатки, кубик льда падает ему на нос. Арло поворачивается на табуретке, вытирая виски со щеки, и оказывается лицом к лицу с Лаврой.
— Уже уходишь? — спрашивает она, скривившись так, будто в рот ей попала какая-то гадость.
— Я не знал, что ты здесь, — откликается он.
Она в ответ поднимает брови.
— В смысле, не ради тебя сюда пришел.
— А я разве сказала, что ради меня?
Он качает головой.
— Я пойду.
— Сперва ты должен передо мной извиниться. — Она садится, оставив между ними пустую табуретку.
Арло снова поворачивается к стойке, Лавра замечает пустой бокал.
— Давай-ка чего послабее. — Потом обращается к бармену: — Две «Одинокие звезды». — Молчит, пока перед ними не ставят откупоренные бутылки с пивом. — Я расстроилась, когда узнала про этот несчастный случай. Как там Арти? — Лавра не смотрит ему в лицо, взгляд ее устремлен на его отражение в зеркале. — Я видела ее с Райаном — когда там, господи? — а, на прошлой неделе. Возле мастерской Гепа. Мне показалось, они совершенно счастливы.
Арло гадает, пытается ли Лавра намеренно причинить ему боль, и тут она добавляет:
— Такое на вас всех свалилось — хуже некуда. Ты сам-то в порядке?
Хотя этот вопрос — первое проявление доброты, которое выпало на долю Арло за весь этот день, ему становится только хуже, еще большую злость вызывают отступничество Арти, несправедливые речи Лавинии. Он передергивает плечами, зная, что если ответит, то слишком резко.
— А ты знаешь, что шериф Муньос меня расспрашивала? — интересуется она. — И вышибалу из «Терпси» тоже.
Арло не думал, что шериф станет копаться и в его жизни, а не только в жизни Арти. Набросился на женщину на сцене, два дня спустя застрелил мужчину. Типичный псих. Наверное, звонки коллегам по группе приведут к звонкам прежним коллегам по группе, бывшим подругам? Хотя в прошлом его и нет ничего особо предосудительного, он воображает себе, как содержание этих звонков записывает Лавиния Барри, а не Муньос. Безрассудный. Себялюбивый. Он поворачивается лицом к Лавре, но та не поддается и продолжает глядеть в зеркало. Тогда он встречается с ней взглядом там.
— И что ты ей сказала? — спрашивает он.
— Сказала, что мы знакомы по школе, а в пятницу вечером ты был так пьян, что ничего не соображал. Вышибала отметил, что после происшествия ты вел себя тихо и испытывал должные угрызения совести.
— Почему ты решила мне помочь? — спрашивает Арло почти беззвучно, чтобы бармен не услышал.
— Ты мне сто лет не нужен, но даже я понимаю, что ты не стал бы намеренно причинять боль Арти. Ты из тех, кто привык потакать своим капризам, но ты не убийца.
Арло вспоминает, как там, на берегу, захотел, чтобы Райан с ним больше не разговаривал, захотел, чтобы Райан оказался где угодно, только не с ним рядом. Неужели очень многое из того, что за прошедшую неделю пошло не так, связано только с его привычкой потакать своим капризам?
Он вновь отыскивает в зеркале лицо Лавры.
— Прости. За этот мой поступок.
— За какой именно? За выходку в пятницу или за школьные приставания?
Арло смущенно смотрит на стойку. Хочется возразить против слова «приставания», но он пресекает этот порыв. Ему Лавра представляется важной частью его прошлого, и тем не менее нынешний разговор — самый длинный за всю их жизнь.
— А что, это было так ужасно? Я имею в виду все, не только пятницу.
Это, в свою очередь, заставляет ее перевести на него взгляд.
— Ты серьезно? Я всю жизнь тебя боялась до усёра. — Она берет пиво, отхлебывает, указательным пальцем стирает капельки с запотевшей бутылки. — Мне твои ухаживания никогда не льстили. Это касается и твоих песен. Что можно сказать о человеке, у которого такая несговорчивая муза?
Арло никогда не упоминал в текстах имени Лавры, но первый его альбом был буквально пропитан и ею, и его неразделенной любовью. При этом он никогда даже не пытался себе представить, что она думает о его песнях. В старшей школе он как бы ставил себя выше ее несправедливого презрения. Стыд — как удар в солнечное сплетение.
— Прости меня. Я не понимал, сколько всего у тебя отбираю.
Она очень долго изучает его лицо. А потом говорит:
— Вот странно. Я совершенно не испытываю удовлетворения, о котором мечтала.
— Ты не обязана допивать со мной пиво, — замечает Арло. — Я могу уйти.